Андрей Щупов - Ваше благородие, бомж

Поморщившись, бомж покосился по сторонам и тут же уперся взглядом в висящие на стенах афиши. На них по-шварцнеггеровски мускулистый Чарли Чаплин скалил зубы и целил из американского автомата во что-то неведомое. Бомж чуть было не сплюнул себе под ноги, торопливо зашагал к эскалатору. Рекой, поправшей физические законы, лестница медленно понесла его вверх. Скользнула в голову неприятная мысль. О том, что все растет, все изменяется, может, он просто стар, и этот пестрый, раздувающийся от цинизма мир следует принять, как должное? Вон, кругом штабеля «сникерсов» и «диролов», презервативы цветные, в пупырышках, ароматизированные – разве ж плохо? Игрушки в витринах такие, что в их детские годы даже в самых радужных снах не снились. Правда и менее счастливы они от этого вряд ли были – стругали что-то свое из досок, клеили из картона, вырезали из фольги. Нынешние этого не умеют, но кто сказал, что им надо уметь? Новое поколение, значит, и новые задачи. Или нет?..

Рассеянно он поднял голову и вздрогнул. Годовалый малыш, светловолосый, кудрявый, этакий Володя Ульянов, сошедший прямиком с октябрятской звездочки, сидел у матери на руках и, улыбаясь, смотрел на бомжа. Во рту три маленьких зубика, в глазах ни тени недоверия, – одно только зеленое весеннее тепло. Бомж ошарашенно сморгнул, и в ту же секунду пухлая ручка потянулась к его носу. Чуть-чуть не достала, не позволила мать, но бомж вдруг в смятении почувствовал, что, наверное, это и есть главное счастье, когда такое вот юное чудо, улыбаясь, будет мять в своих пальчиках его нос-носище, похожий, на клаксон, будет гулить при этом неразборчивое, не питая к обладателю носа ни зла, ни ненависти. Он торопливо отвернулся…

Эскалатор вынес их в просторный, заполненный людским гомоном зал, улыбчивый ребенок затерялся среди голов, косынок и кепок. Встряхнувшись от мимолетного наваждения, бомж соориентировался по подвешенным справа и слева указателям, размеренно зашагал к выходу из метро. На ступеньках у грязных кафельных стен с вытянутыми лодочками ладоней стояли бабульки. Чуть дальше на коврике примостился небритый дед. На плохого качества флейте старичок наигрывал что-то из концертов Энрико Мориконе. Щеки его были багровы от напряжения, с конца флейты часто капала слюна. Старый дуралей ничего не видел, и где ему было понять, отчего проходящие мимо брезгливо огибают его стороной. Бомжу стало жалко старика. Мелодию тот вытягивал вполне справно. Кинув музыканту десятку, он сунул по купюре и старушкам. Выйдя из перехода, свернул налево, пройдя немного, обнаружил, что он на Патриарших прудах.

Пруд, собственно, давно уже был один-единственный. И тот укатали в асфальт, поджали каменными плитами справа и слева, превратив в крохотный квадратик. Четырехугольная неестественность водоема била по глазам, и бомж тотчас припомнил декоративные пруды Екатеринбурга. Заросшие и не слишком чистые, те были однако круглы, как первозданное колесо, возле них было уютно сидеть, и никто не запрещал ловить в них рыбью мелюзгу. Патриарший же пруд больше напоминал заросшее водорослями болотце, и не спасали положения две крупные пичуги, уныло плавающие посередине водного каре. Прищурившись, он всмотрелся. Не то утки, не то лебеди, которых взяли да поселили в собачьи, поставленные на якори конурки. Впрочем, среди столичного грохота и пыли, после похожего на маленький ад метро – эти аллеи и этот пруд тоже можно было с полным основанием именовать оазисом.

Бомж присел на скамью, подле себя водрузил большую спортивную сумку. За минувшие три часа вид его разительно переменился. Джип он оставил на одной из городских улочек, помятую и изношенную одежку вкупе со стоптанными штиблетами выбросил в мусорный бак. Теперь на нем красовались просторные джинсы, мягкие удобные кроссовки, военного покроя рубаха. Зашитый ранее за подкладку пластмассовый мундштук с адресами нужных людишек, теперь покоился в потайном, застегивающемся на молнию кармашке. Кроме того в сумке, свернутый в рулон, покоился камуфляжный костюмчик, и там же лежали последние его приобретения: японского производства прибор ночного видения, совмещенный с электронным, дающим сорокакратное увеличение биноклем, приличных размеров нож-складень и капроновая компактная палатка, которую можно было при нужде раскинуть в любом из парков Москвы. Не поленился он обзавестись и иным камуфляжом, купив с рук мятый безразмерный пиджак и более чем поношенные брюки. Ошалевший от счастья продавец разве что руки ему не расцеловал. Подобный костюмчик годился разве что на коврик в гараже или половые тряпки. Правда, не хватало еще главной детали экипировки, но с этим он тоже, кажется, сумел разобраться. Именно к Патриаршему пруду должен был явиться китаец, заверивший его, что искомый инструментарий у них хранится где-то в этих местах. Надо лишь встретиться, зайти и посмотреть. А, посмотрев, выбрать нужное и выложить наличные.

Стянув с ног кроссовки, бомж чуть приспустил носок с левой ноги, хмуро осмотрел мозоль. Вскрыв свежую упаковку с пластырем, наклеил на мозоль сразу парочку – этаким монастырским крестиком. Снова обувшись, щедро плеснул в ладонь одеколона, растер руки, лицо и шею. Таким образом он точно смывал с себя городскую, липнущую отовсюду накипь. Здесь, в аллее близ пруда, это можно было себе позволить. Достав из сумки пакет с печеньем, он вспорол целлофан, надкусил одну печенину. На оградку, кольцующую пруд, тотчас опустилась парочка воробьев. Местные крылатые жиганы. Бомж покрошил им печенья на землю, воробьи ринулись к крошкам, клюнули пару раз и снова взлетели на оградку.

– Зажрались вы, братцы! – пробормотал он. – Чем же вас тут кормят?

Из сумки внезапно вылез крупный таракан, щурясь усищами на солнце, неуверенно перебежал на скамейку. Один из воробьев стремительно атаковал его, стиснув клювом, взмыл вверх. Бомж заглянул в сумку, бегло переворошил вещи. Больше тараканов не было. Либо прихватил из магазина, либо подсадил усатого попутчика в метро. Нынешняя жара расплодила этот подпольный народец сверх всякой меры. Не раз и не два бомж видел этих насекомых, снующих прямо под ногами прохожих.

– Привет!

Бомж оглянулся. Возле скамейки стоял китаец. Тот самый, с которым он беседовал на рынке.

– Все в порядке?

– В порядке, канешна, в порядке, – китаец улыбнулся, продемонстрировав пару металлических фикс. – Все на месте. Пошли со мной, увидишь.

Бомж поднялся.

По Малой Бронной они спустились до Спиридоньевского переулка, углубились в кварталы. Китаец не слишком петлял, видимо, ничуть не боялся случайного клиента. А может, успел тайком проследить, убедившись, что хвоста бомж за собой не ведет, по рации никому ни о чем не докладывает. Будущего покупателя это, впрочем, не слишком волновало. Товар ему требовался довольно специфический, и этот товар господа китайцы обещали ему продать.