Герман Буфетов - Илюша. Записки взрослого ребёнка

– Ну, что там? Что говорит Серый? – Серый был старшим братом Кольки и Володьки, он был совсем уже взрослым, долго жил в лесу и только недавно вернулся, как он сам говорил: «откинулся».

– Пиздец Илюше! – закрыв глаза продекламировал Колька.

– Это хорошо или плохо? А еще что сказал?

– За Володьку упекут на три года зону топтать.

В голове лихорадочно крутились разные мысли. Что такое «пиздец» было непонятно, возможно это даже что-то хорошее. Конечно, хуже, чем ремень, но звучало красиво и обнадеживающе. «Зона» – это квадратик, который мы рисовали мелом на асфальте когда играли в «банки». В центре квадратика стоял кирпич, на который ставились пустые банки из-под консервов. Так, мне четыре года, значит «три года зону топтать» звучало совсем хорошо, только если ремнём бить не будут. Это значит, что следующим летом меня не будут возить на дачу и заставлять собирать ягоды. Буду сидеть во дворе на кирпичике, все пацаны под боком и даже поиграть наверняка можно будет. «Упекут» – тоже непонятно. Мама с бабушкой пекут пироги в духовке, на большом чёрном противне. Возможно, меня ненадолго засунут в духовку, а потом на противне отнесут на зону. Неплохо, неплохо. Лишь бы ремнём не били.

– А ещё Серый говорил что-нибудь?

– Говорил, говорил, сейчас….

– Ну?

– Падлой буду!

– И всё?

– Всё.

Возможно, Серый имел в виду, что именно он будет совать меня в духовку, а потом относить на зону. Если он будет заставлять меня топтать банки – я откажусь сразу. Не хочу обижать маму. Просто сяду на асфальт и ничего топтать больше не буду. В прошлом месяце мы с пацанами топтали банки на помойке, и я порвал свои сандалии. Мама на меня дулась целую неделю, а потом в отместку купила мне сандалии не голубенького цвета как я хотел, а серые с бантиком. Я этот бантик потом два дня стёклышком выковыривал, чтоб дворовые пацаны не запозорили.

Колька достал горсть семечек, и мы молча сгрызли их, задумчиво глядя на погружающийся в ночь двор нашего дома. Когда совсем стемнело, пришлось идти домой. Дома было подозрительно тихо. Папа спал у работающего телевизора, мама гремела посудой на кухне. Я на секунду заглянул на кухню, чтоб мама меня потом не искала, но она даже не обратила на меня внимания. Я скрылся в своей комнате, быстро разделся и лёг в кровать. Кажется пронесло. Сегодня меня бить не будут.

Утром как ни в чём ни бывало мама отвела меня в садик и ушла на работу. Володька ходил в мою группу и к моему приходу был уже там. Половина его головы была замотана белоснежным бинтом. Володька не хихикал и даже не улыбался. Я боялся к нему подойти. Мне казалось, что если я до него дотронусь, то обязательно заражусь, моя голова разобьётся сама по себе, меня отвезут в больницу и замотают бинтами по самые глаза, ещё больше, чем Володьку, потому что именно из-за меня он стал заразным. От тяжких мыслей меня отвлекла нянечка. Она взяла меня за руку и отвела к заведующей.

– Это ты Володе голову разбил? Ты понимаешь, что ты теперь малолетний преступник? – строго спросила заведующая.

Я кивнул, не поднимая головы.

– Ты знаешь, что тебе за это будет?

– Пиздец? – с надеждой в голосе спросил я.

Заведующая и нянечка переглянулись и почему-то рассмеялись.

Пиздец оказался не таким уж страшным – меня поставили в угол до обеда. Это вам не три года зону топтать! После обеда мы как-то само собой стали с Володькой вместе играть, он оказался совсем не заразным. Правда, после полдника кто-то из девчонок сказал, что под такими бинтами червяки живут, и нам пришлось снимать повязку с его головы. Червяков там не оказалось, зато из раны потекло много крови и Володьку снова увезли в больницу. Мама забрала меня рано. Следующий день был субботой, меня увезли на дачу и мама так никогда и не узнала, что я преступник.

Во дворе никто не гулял, телевизор был запрещён, делать было нечего. Я спрыгнул с подоконника и пошел на кухню к маме, чтобы узнать, вдруг она приготовила что-нибудь вкусненькое. В кухне я увидел холодильник и подумал, что давно не ел мороженого. Мама ничего не готовила, сидела у окна и молча смотрела в одну точку.

– Мамуля, почему ты такая грустная?.

– Кризис. Теперь у нас нет денег. Теперь ни у кого не будет денег.

– А можно тогда я куплю себе мороженого?

Мама горько вздохнула и насыпала в мой кулачок мелочи. Я побежал на третий этаж к Ленке. Ленка была толстая и иногда вредная, но она была на полгода старше меня, умела считать до десяти и покупать конфеты не поштучно, а на развес. Дверь открыл её папа дядя Серёжа. Он громко разговаривал с кем-то невидимым на кухне и, судя по всему, разговор шёл о кризисе.

– …И что теперь? Денег нет и босый хуй в итоге. Так. А тебе чего? Ааааа, понял. Ленусик, к тебе пришли!

Ленка недоверчиво прислонилась к косяку и как бы между делом продемонстрировала новенький чупа-чупс в кармане сарафанчика. Я усмехнулся, разжал кулачок и показал ей мелочь.

– Пошли за мороженым!

– А нам хватит?

– Не знаю. Мама говорит, что теперь ни у кого денег не будет. Может, последний раз в жизни мороженое есть будем.

– Да? Тогда я у папы тоже денег попрошу.

Ленка вернулась через минуту, многозначительно звякнула мелочью в кармане, и мы запрыгали вниз по ступенькам. У самого выхода я остановился.

– Подожди. Если денег скоро совсем не будет, может нам тогда еще попросить?

Ленка задумчиво надула губы, кивнула и мы запыхтели вверх по лестнице. Дома ничего не изменилось. Мама всё так же сидела у окна с потерянным взглядом.

– Мам, дай ещё денег!

– Я же тебе дала?

– Мало. Кризис.

Плечи у мамы вздрогнули, она всхлюпнула носом, смахнула набежавшую слезу, насыпала мне горсть мелочи и громко высморкалась. Жалеть её было некогда, я побыстрее выбежал в коридор, а потом на лестницу, чтобы она не успела передумать. Ленка ждала меня у подъезда. Она яростно сосала чупа-чупс и придерживала заметно оттянутый мелочью карман сарафанчика. Ленка мрачно кивнула вглубь двора. Путь в магазин пролегал мимо скамейки, на которой круглосуточно сидели бабульки. Одна из них была Ленкиной бабушкой. Был риск, что дальше скамейки она Ленку не пустит.

– Может через палисадник пролезем?

– Там крапива.

– А если быстро пробежать, вдруг не заметит?

– Заметит.

– А давай тогда у неё тоже денег попросим?

Баба Шура грозно осмотрела нас с ног до головы. Я понял, что нам ничего не светит и уже смирился с этой мыслью окончательно, как вдруг Ленка смело шагнула вперёд.

– Бабуль, мы за мороженым. Дай денег?

– А отец тебе на что?

– Он говорит, что денег нет, и больше их ни у кого не будет.

– Кризис, – на всякий случай добавил я.

– Как был нищебродом, так нищебродом и помрёт! – с этими словами баба Шура отвесила нам три мятые купюры и внушительную горсть мелочи.