Александр Шляпин - Тайна скорбящего ангела

Это новое ощущение заставляло молодых находить все новые и новые слова, которые они познавали в процессе общения. Ассортимент пирожных и всевозможных сладостей в кафе поразил парней. Хоть Русаков сладкого не любил, но такого изобилия вкусностей ни в военном городке, ни в Советском Союзе, он никогда не видел. Будучи равнодушными, к сладостям, в этот раз почему—то попробовать хотелось всё. Пацаны остолбенели. Девушки, увидев беспомощность новых кавалеров, мгновенно сориентировались. В отличии от русских девушек, которые были воспитаны в атмосфере русской школы, немки были без подобных комплексов. Они не стеснялись выговаривать русские слова, которые сопровождались ужасным акцентом. Чем больше у них не получалось, тем больше они смеялись. В случае удачного выговора, они хлопали в ладоши, и даже артистично подпрыгивали от какого—то нахлынувшего на них удовольствия.

Ни кто в не ожидал, что взаимные симпатии несмотря ни на, что стали катализатором чего—то нового и ранее им не известного. В те годы перестройки, которую устроил в Советском Союзе первый секретарь ЦК КПСС Горбачев, вся атмосфера Германии наполнилась каким—то странными предчувствием наступающих перемен. Создавалось ощущение, что вслед за социальной революцией в СССР в резонанс вступила и Германская Демократическая Республика. Еще не было знаменитых встреч Горбачева с Гельмутом Колем, но наступление перемен ощущалось на молекулярном уровне. Ни кто из немцев не знал, что через несколько лет русские покинут Германию, и у них больше не будет на улицах советских военных машин. Не будет щедрых русских офицеров, спускающих в немецких ресторанах свою зарплату, и не будет работы на гражданских предприятиях Группы Советских Войск в Германии. Не будет дешевого бензина, который можно было купить у солдат в любом военном гарнизоне. В те дни все перемены происходили почти молниеносно. Возможно, что за сорок три года пребывания наших воск в Германии, подобные отношения среди молодежи были первой ласточкой Горбачевской перестройки. Постепенно общение девушек и русских парней становилось более и более раскованным. Немки воспитанные в духе «сексуальной революции» уже через час общения сократили дистанцию до минимальной, и ребята незаметно для себя стали ощущать даже ауру, которая стала вокруг них образовываться.

– Виталик, ты чувствуешь?

– Что —спросил Демидов, стараясь найти хоть какой—то ответ.

– Да у них явно отказывают тормоза? Я чую всей своей шкурой, как от них исходят флюиды волчьей страсти. Глянь, как камарадки липнут на нас —будто знают сто лет, —сказал Русаков удивляясь арийской гиперсексуальности.

– А мне кажется, нас девки тупо на бабло разводят! Мы им нужны не для любви, а для чекупить. Господи – лишь бы пронесло, —ответил Виталий. —Особый отдел он не дремлет!!! —Мне кажется, что мы нашим контрразведчикам нужны, как собаке стоп —сигнал. Последний год, и мы тю —тю. Наш адрес не дом и не улица —наш адрес Советский Союз, —запел Русаков.

– И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю? Ты же сам вчера намекал на роскошную новогоднюю вечеринку с дыней, вином и страстным секасом.

– Ну намекал? Я же думал, мы себе наших девчонок снимем в школе на дискотеке…

– Не вижу разницы, —сказал Александр. —Русские от немок физиологически ничем не отличаются. Те же сиси – те же писи. —А если меня уже сейчас от этой Керстин плющит —так мне ни какая другая тётка не нужна.

– Что уже, —спросил Виталий. —Типа ты влюбился, —сказал Виталий, и заткнув рот кулаком, стал демонстративно хихикать.

– Представь себе —с первого взгляда, —ответил Русаков. —Мне, словно снарядом башню сорвало. У меня внутри весь ливер трясется от какой—то бешеной страсти.

– Любовь —любовью, но один хрен нам надо держать ухо востро, —ответил Виталий. Русаков краем глаза заметил, как рука его друга сама по себе, скользнула по плечу Эрики и опустилась в область талии. Немка даже выгнулась, как кошка и ошеломленная смелостью русского парня ему одобрительно улыбнулась. Зачерпнув ложечкой мороженное, девушка заботливо вложила его в рот Виталия, и по —немецки сказала:

– Ессен – ессен майне каце.

Виталий раскрыл рот и закатив глаза от удовольствия, проглотил мороженное.

– Слушай, а мне нравится, —сказал Виталий. —К черту все эти предрассудки —живем брат всего один раз. Керстин с интересом наблюдала за своей кузиной, которая лезла из кожи, чтобы понравится парню. Девчонка ощущая себя рядом с Сашкой, начинала плавиться, словно шарик мороженного упавшего на раскаленную сковородку секундой. Она взяла его руку, и не церемонясь, демонстративно положила её себе на ногу. От такой неожиданности у Сашки чуть не свело судорогой челюсть.

– Ой! Ой! Глянь Виталик, что это она делает со мной, —сказал Русаков. —Я уже её хочу! Керстин поняла, что сказал русский, и артистично ему улыбнулась. Она, словно очарованная смотрела Александру в глаза, и умиленно—эротично слизывала с ложечки мороженное. У Сашки от подобных телодвижений даже перехватило дух.

– Кузина, как тебе эти русские, – спросила Керстин, свою двоюродную сестру.

– Мне кажется, эти «иваны» какие—то тормознутые?

– А мне они нравятся! Очень милые ребята – ответила Эрика —Время покажет, я ведь никуда не спешу.

– Так ты, что решила с ними дальше флиртовать? А как же твой Михаель, —спросила девушка кузину. —Он же будет тебя ревновать к этим русским парням.

– Кто Михаель? Да пошел этот Михаель… У него кроме, как гонять по улицам на «Симсоне», нет больше никаких увлечений, – сказала девушка, облизывая ложечку.

– Слышь Виталик, ты хоть что—то понял, —спросил Русаков. —Понял, что у моей подружки есть какой—то хахаль по имени Миша, у которого есть мопед «Симсон», на котором он катается по городу и не хочет её филе трахен. Керстин улыбнулась и показав на Эрику пальцем по—немецки сказала:

– Это моя кузина Эрика! У неё есть друг по имени Михаель, но тот любит не её, а больше свой мотоцикл «Симсон». Вновь румянец брызнул на лице парня. Он никогда не испытывал ничего подобного и это было настолько непривычно и расковано, что Русаков ощутил себя не в своей тарелке. Эрика хлопая ресницами, смущенно сидела рядом, и шепотом повторяла русские слова, которые слышала от Виталия и Александра. Она будто играла в какую—то странную игру, превращая знания о предметах в знание русского языка. Ее память запоминала русский язык, словно записывала на магнитофонную пленку. Керстин показала на чашку кофе, и по—немецки спросила:

– Это что? —Чашка, —отвечал Русаков.

– Тассе! Ча—ш—ка, —нараспев повторяла Керстин.

– Taссе ист ча—ш—ка.

– А это? —показала она ложку —Ло—ж—ка, —отвечал ей Русаков