Хасан Цечоев - Нарт-орстхойский эпос вайнахов

Иногда собирались к нему в пещеру другие нарты, и тогда старик начинал им рассказывать о величии Тга, о его жизни и могуществе. И все внимали ему благоговейно, уставя бороды в землю и поникнув головами. Созруко и сам не знал, что говорил; порой его слова походили на бред, и тогда все думали, что устами его вещает сам великий Тга.

– Как дивны наши родные горы! – восклицал, закрыва глаза, Созруко. – Как дивны они, когда утренние облака покрывают их розовой тканью, а всходящее солнце золотит их верхушки огнем… Велик в своем творении Тга!

– Велик в своем творении Тга! – вторили хором присутствующие.

– Тихо двигаются барашки-облака, – продолжал Созруко, – по длинной цепи гор, с любопытством заглядывая в ущелья и долины, в пещеры и пропасти. Кое-где из этого стада облаков выглянет красный утес, покажется верхушка черной горы. Утренний ветерок поднимается от улыбки Тга, и тогда тают белые облачка. Вершина Бешлам-Корта розовеет от счастья увидеть улыбку Великого Нарта. Велик, велик и могуч в своем творении Тга!

– Велик в своем творении Тга! – опять хором подхватили присутствующие.

– Бешлоам-Кот – сказал старик, – верхушкой своей упирается в небо, и голова его покрыта льдом и снегом, которые никогда не тают. И эти льды сверкают на солнце, как самоцветные камни… И гора наша выше всех гор на свете… Когда Тга творил мир, он раньше всего сотворил нашу гору, чтобы устроить на вершине ее удобный шатер из тростника, в котором он обитает, наблюдая оттуда за созданной им землею. Слава Великому Тга!

– Слава, слава Великому Тга!

Старик продолжал:

– Были другие нарты, которые пытались пробраться к его вершине, и все они погибли, все погибли, даже самые отчаянные смельчаки, самые лучшие воины! Давно это было… очень давно… когда я был еще юноше… не упомню. Страшен в гневе своем Великий Тга!

– Страшен в гневе своем Великий Тга! – повторили слушатели, после чего все погрузились в благоговейное безмолвие.

Только один из нартов, молодой Курюко, внимал речам отца с насмешливой улыбкой и дерзким сомнением. Давно уже сердился он на Великого Тга и не мог простить его равнодушие к созданным им самим нартам. Он, как и все, терпел голод и непогоду, но в то время, как все молчали, он громко роптал и проклинал свою участь. У него было доброе сердце и ему было жаль этих сильных, но беспомощных людей-великанов, лишенных самого необходимого на земле. Он понял, что если бы Тга, сотворив их, дал им стада баранов и тростник, то они жили бы счастливо, занимаясь скотоводством; людоеды-нарты прекратили бы свое гнусное ремесло, потому чо им не к чему было бы питаться людьми, и все набеги, разбои, распри и ссоры кончились бы на земле. Да и вместо умилостивительных жетв людьми можно было бы приносить в жертву баранов.

И вот Курюко вздумал перехитрить Великого Тга и доставить людям счастье. Но он долго откладывал исполнение задуманного плана, не решался на него. Он думал жертвоприношениями и мольбами умилостивить Великого Тга. Но Тга оставался глух к его мольбам, потому что жил в тепле и сытости; а еще в те времена было известно, что сытость служит помехой к пониманию голода.

Однажды, после славословия Созруко, сын его отправился в пещеру и заколол в ней пленного нарта-людоеда. Затем он взвалил его на костер и зажег под ним сухие корни низкорослых деревьев, принеся людоеда в жертву Тга.

Курюко горячо молился во время этого жертвоприношения. Так горячо молился, как никогда. Он тут же растянулся на голом камне в пещере, заснув глубоким сном. Проснувшись утром, он думал найти у входа в свою пещеру стадо баранов, но ничего не

нашел. Тогда он отправился к реке, рассчитывая увидеть на ее берегах лес тростника. Но и этого не было. Курюко страшно разгневался. Он знал, что нарт-людоед был последним в их пещерном ауле и что, следовательно, сегодня необходимо будет принести в жертву кого-

нибудь из своих. А он надеялся, что это не придется делать, что молитва его будет наконец услышана Всесильным Тга.

Тогда он возроптал. Он почувствовал в себе необычайную силу и великое мужество. Если бы ему предстояло теперь сражаться в рукопашную с самим Тга, он и этого не испугался бы. Вечером, когда нарты собрались к пещере Созруко, чтобы бросить жребий, кому из них быть заколотым и сожженным, Курюко обратился к ним с торжественной речью:

– Братья нарты! – сказал он им. – Великий Тга, о котором так много говорит всегда отец Созруко, забыл нас. Мы голодаем и бедствуеми принуждены убивать друг друга, чтобы удовлетворить ненасытного Тга. У него стада баранов, у него хижина из тростника.

разве не мог был он бросить нам пару баранови несколько стеблей тростника? Мы бы сумели расплодить баранов и развести тростник. Мы бы тогда жили счастливо. Вражда,

убийства и распри прекратились бы между нами… Но Тга слеп и глух. Он не видит наших невзгод и не слышит наших горячих молений…

В это время раздался сильный глухой удар грома, и у самой пещеры Созруко упал обвал, который чуть-чуть не раздавил смелого Курюко. Курюко разразился проклятиями и

вовремя отскочил в сторону. Из пещеры вышел старый Созруко и, воздев руки к небу, заговорил:

– Приветствую вас, собравшиеся здесь нарты! Сегодня мы не приносили жертву Великому Тга, и он справедливо гневается на нас. Вернулись ли наши воины?

– Да! – ответил кто-то.

– Привели ли они нарта-людоеда?

– Нет! – послышался ответ.

– Тогда приступим к метанию жребия. Кто-нибудь из нас должен быть принесен в жертву. Вы слышите, как гремит гром, как дрожат горы? Великий Тга гневается, что мы забыли о нем.

– А не он забыл о нас? – воскликнул Курюко.

Старик укоризненно посмотрел на сына.

– Молчи! – строго сказал он. – Не призывай на нас страшного гнева Великого Нарта!

– Я не боюсь его!

– Смотри, он первого накажет тебя.

Курюко дерзко улыбнулся, но промолчал.

Тогда начали бросать жребий. Нарты уселись широким кругом около отверстия в пещеру старика, а один из них – на скалу, выдававшуюся в виде навеса над входом в пещеру. Там он обернулся спиной к нартам и бросил через плечо камень вниз. Камень упал как раз у ног Курюко.

– Курюко намечен! – сказал старик-нарт с глубокой печалью. – Я говорил тебе. Тга накажет тебя! Прощай, сын мой! Никогда, никогда больше не увидят тебя глаза мои и уши мои не услышат твоего голоса. Да будет славно имя Великого Тга!

– Да будет славно имя Великого Тга! – повторили нарты.

Гром перестал греметь, небо сделалось ясным. Жертва была угодна Тга.

– Теперь ступайте готовить костер, – сказал Созруко и в великой печали удалился в пещеру.

– Я пойду, принесу старых сухих кореньев для своего костра, – сказал смиренным голосом Курюко, – у меня их много в пещере.