Владимир Маталасов - Гипербола жития. Авантюрно-приключенческий роман-фэнтези

(Автор)

Хутор находился в полутора километрах от околицы. Стоял он на пригорке, в живописной берёзовой рощице, в стороне от центральной просёлочной дороги.

Поднимаясь по тропинке к избе, приезжие увидели стоявшую у калитки женщину в длинном платье и блузке. Это оказалась хозяйка дома Фёкла Авдотьевна Загогулька, сухая, жилистая сто двухлетняя женщина. Была она не по возрасту бодра и подвижна. Гостей встретила и приняла любезно и приветливо. Разумеется после того, как прочитала записочку от Кочергина—Бомбзловского.

– Надо так значит понимать, что на отдых, если я правильно поняла племянничка? – справилась она на всякий пожарный.

Получив тому подтверждение, хозяйка провела гостей в избу. Поступило предложение располагаться и отобедать. От обеда отказались, сославшись на то, что уже успели это сделать.

– Здесь, в избе, будете столоваться, – пояснила хозяйка, – а спать на сеновале, в сарае. Ну а ежели пожелаете в избе, то на печке место найдётся. Правда душно будет, жарко.

Сошлись на том, что для ночёвки лучше места, чем сеновал, и не найти.

Изба представляла собой деревянный сруб. Сени вели в просторную кухню, обустроенную русской печкой с лежанкой. Около окна стоял тёсаный стол с двумя лавками по бокам. В одном из углов размещался шкафчик с посудой, в другом виднелся образок с двумя лампадками по бокам.

Потом хозяйка показала гостям свою опочивальню – небольшую комнатку, окна которой были с видом на погост с деревянной церковкой. Как и сама хозяйка, изба была тщательно выскоблена и чисто прибрана.

В сенях стояла коротенькая лавочка, на которой были установлены два ведра с колодезной водой. Испросив разрешения и зачерпнув черпаком холодной воды, утолили жажду..

Двор оказался невелик. Все хозяйственные постройки были крыты соломой.

– Можете располагаться здесь, прямо внизу, или же наверху, под самой крышей. Как вам угодно будет, – пяснила хозяйка, препроводив гостей в помещение сеновала.

Сено источало медовый аромат полей. Свалили всё своё имущество в кучу, на небольшой дощатый помост.

– Велико ли хозяйство, Фёкла Авдотьевна? – полюбопытствовал Бабэльмандебский.

– да как ведь сказать. Для меня в самый раз. Корова Матильда, да козёл Гораций, десяток кур-несушек с петухом. Одна только беда: куры нонче не желают нестися. Видать ещё не время. Да и петух, окоянный, весь изленился.

В хлеву было пусто.

– Матильда и Гораций на выгоне, – пояснила хозяйка, – а вся птица туточки, в курятнике. Ежели потребуется что испечь – пироги, аль ещё како тесто, – то яйца надобно будя покупать в магазине. Уж не обессудьте меня, старую.

– А на что вам, бабушка, козёл? – спросил Чубчик. – Пользы-то никакой, окромя убытков.

– Да уж не скажи, мил человек. Польза от маво козла огромадная. Гораций мой, как мужского роду, у меня, почитай, на всю округу в единственном числе пребывает. Ко мне вся деревня водит своих козочек. Вот вчерась, к примеру, Кузькина мать приводила ко мне Сидорову козу Изольду, чтобы мой Гораций уважил её. Во как! Ну а мне что надо? Меня потом нет-нет да и поблагодарствуют молочком козьим. Обоюдная польза получается.

К избе примыкал внушительных размеров огород, в конце которого виднелись слегка покосившееся строение деревенской бани и колодец с «журавлём».

– Кажную субботу у нас банный день, – предупредила Фёкла Авдотьевна. – И печку в избе, и баньку – всё этось топим сосновыми дровишками. У меня их цельный сарай. Только пили, да коли.

– Да как же вы, бабушка, при своих-то годах успеваете управляться со всем этим? – удивился Чубчик.

– Вот так и справляюсь, внучек. Я давно уже привыкла делать всё сама. – Хозяйка засмеялась, обнажив все тридцать два зуба. – Ведь как в народе говорят: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик!» А там, глубже, в самом берёзовом лесочку, большой пруд имеется, – пояснила она, указывая рукой куда-то вглубь леса. – И щука, и карась водятся. Рыбаль, сколь душе твоей заблагорассудится. Там, посерёдке пруда огромадная каменная беседка когда-то стояла. Помню красивая такая была, с разными лепными амурчиками и с деревянным мостком от берега. Ещё в прошлом веке её построили благодетели. – и до теперя помню их чудные хвамилии, – местный помещик Изосим Дундуклеев и приезжий заморский гость Форте Грациози. Эх, и гуляли тогда господа с цыганами, да с песнями: шум-гам, гвалт да дым коромыслом на всю деревню стояли. Это мне моя бабка рассказывала. А сейчас от беседки одни воспоминания остались, разве что сам помост кирпичный, да столбики деревянные от мостка. Пойдёте рыбалить, сами увидите. А на речке Шалунье много раков можно наловить. Их мужики и ребятки малые ловят кто на вентерь, а кто так – голыми руками. Как уж полюбится.

Фёкла Авдотьевна подвела гостей к небольшому земляному валу. В самое его подножье, на глубину человеческого роста, уходила деревянная лестница с неширокими ступеньками и упиралась в дубовую дверь.

– А это у меня погреб земляной. Там у меня маринады да соленья всякие хранятся: капуста квашеная и яблоки мочёные в кадках, помидоры, огурцы. Вареньев и компотов всяких имеется множество.

Основательно ознакомив приезжих с домашней обстановкой и бытом, бабка Фёкла направилась заниматься своими делами, предоставив гостей самим себе. Воспользовавшись подобным обстоятельством, Бабэльмандебский и Чубчик по извилистой лесной тропинке проследовали к пруду.

Место оказалось действительно сказочно живописным, повергнув в неописуемый восторг животрепещущие, утончённые натуры наших героев. Пруд оказался величиной с футбольное поле. В центре его просматривался остов бывшей беседки, а вернее – её площадки. От берега к ней тянулись вертикально поставленные опоры – деревянные сваи, на которые когда-то опирался перекидной мостик. Небо, отражаясь в водной глади, придавало ей неописуемо сочные радужные тона и оттенки. Картина дополнялась множеством белых лилий, усеявших пруд. И вся эта божественная красота была заключена в плотное кольцо берёзовой рощицы.

На берегу, в полузатопленном состоянии виднелась просмоленная лодка, прикованная цепью к деревянному стояку и взятая на замок. Наличие непрекращающихся расходящихся кругов на воде свидетельствовало о вечной, непримиримой вражде и борьбе карася со щукой.

Под действием неизгладимого впечатления от волнительных красот природы Манюня, чуть ли не бегом, кинулся к избе со словами: «Я щас, Иван Абрамыч! Только за инструментом своим сбегаю». Выпустив несколько густых клубов пара, он скрылся в дебрях берёзовой рощицы.

В скором времени Манюня воротился, прихватив с собой переносной мольберт с холстом, складной стульчик, палитру со свежеразведёнными красками и прочие художественные принадлежности. Опытным взглядом художника окинул местность. Оценил наивыгоднейший вариант цветового решения. Определил место своего размещения. Тут же взялся за дело, предварительно наводя контуры будущего творения.