Арис Муст - Некрасов. Повесть

Вечерами после отбоя, лёжа на своей наре, Пашка всё чаще вспоминал дом, и своих родных. Ведь кроме матери и сестры, у него в жизни никого не было. Вспоминал, как он с поселковыми пацанами целой ватагой, ходили на танцы во дворец Металургов. Как приставали к девчонкам, как дрались с местными задирами, убегая назад к себе посёлок. Не было у Некрасова на свободе ни любимой девушки, ни заочницы, чтобы писать ей письма, коротая досуг, и нежить своё молодое воображение. Домой он писал очень редко, и всегда сухо, а чаще ограничивался открытками с поздравлениями на празники. Вот и сегодня, пришло от матери письмо, где она сообщала, что арестовали самогонщика Силантия, и что на днях у него состоится суд. Следствием доказана его вина за краденные вещи, и что с ребят скоро снимут иск. Эта новость обрадовала Пашку, и вселяла надежду на лучшие перемены в его нелёгкой судьбе – Теперь часть заработаных денег, я смогу отсылать домой, и помогать своей семье, – так размышлял Некрасов, перечитывая в который раз письмо от матери. Только через восемь месяцев, его однажды вызвали в спецчасть зоны, и ознакомили с постановлением суда над Силантием. – Ну и Силантий, – какой пройдоха! – негодовал Пашка. Подглядел всё – таки, что мы там вытворяли на площади. Воспользовался моментом гад, и подвёл нас под монастырь. Это он нас и продал, тогда ментам. Весь иск теперь, на него повесят. Ну, и поделом ему.

Время неумолимо бежало вперёд. За годом следовал другой, приближался третий. Порой Некрасову казалось, что он родился в тайге, и что зона его дом родной. До отбоя он, как и многие другие арестанты смотрел телевизор у себя в отряде, если показывали хороший фильм, или спортивные передачи. Изредка ходил в гости к Фоме, но чаще его тянуло в проходняк к Сан – Санычу. Бульдозерист любил заваривать крепкий, как дёготь чай, и долго не раскачиваясь врубал рычаги своей речи. Обычный монолог начинался приблизительно так. – Человек сынок это странное, и загадочное существо. Народившись на свет божий, каждый индивидум испытывает свою судьбу, независимо от того куда – бы его, не забросила жизнь. Вот и мы с тобой Пашка очутились в тайге, и валим лес, на благо всего человечества. А знаешь – ли ты, сколько спиленого кругляка гниёт в тайге, не дождавшись своего потребителя. А сколько ещё леса ушло на дно, по рекам Каме, и Оби. Одуреть можно, и не сосчитать. Нам зыкам что от этого. Мы валим лес и гробим тайгу, потому что вынуждены это делать, ведь нормальный человек с воли за маленькую зарплату, не пойдёт в тайгу работать. Вот и используют нас дураков, и вдобавок ко всему хозяин половину заработка забирает. Переносим молча все тяготы и лишения, и глядишь привыкаем, как рабы к скотскому своему существованию. Судьбе Павел всё едино, кому страдать всю жизнь, а кому нежиться на белоснежных простынях в обществе с какой – нибудь красоткой. Так что не отчаивайся сынок, будет и у тебя в руках счастливая лоторея в жизни. Сан – Саныч на секунду умолк, и протянул руку к кисету с махоркой, которая лежала рядом на тумбочке. Закрутив самокрутку, он глубоко затянулся, и как – бы невзначай, заговорил о своих бедах. – Вот не поверишь Павел, но я в этой зоне уже во второй раз. Прошлый срок у меня был два года, а сейчас восьмёрку тарабаню. Если посчитать, то у меня это седьмая ходка выходит. Спрашивается! Ну почему так невезёт мне в жизни?. Порой анализирую свои поступки, и прихожу к выводу сынок, что виною всех моих бед является – алкоголь проклятый. Совестно признаться, но это факт. Да и не только я один такой невезучий. Вот к примеру, если взять наш отряд, и спросить каждого, – За что попал?. А ответ однозначный, – Был пьяный. Процентов девяносто в лагерях сидят мужики порядочные и образованные, и у каждого срока связаны с употреблением спиртного. Жрём водяру до потери пульса, а потом не котролируем свое поведение. Вот к примеру взять мой последний срок. По натуре я мужичок тихий и спокойный, и семьянином был неплохим. Работал я в последние годы, на воле столяром на мебельной фабрике. Вплоть до того, что мой портрет висел на проходной, на доске почёта. Начальство меня уважало, и ценило, как классного специалиста. Украсть, что – нибудь на производстве, или бухнуть там, – упаси боже. Два года я там отработал, а глядишь какая вышла петрушка. В пятницу, как сейчас помню, после работы это случилось. Решили мужики выпить, по случаю дня рождения нашего коллеги по цеху. Взяли в ларе две бутылки водки, и закусон, и оприходовали всё это в скверике. Четыре человека, и две бутылки, – выходит по 250 гр. засадили. Бухнули, и домой пошли. Иду я значит, пешком по улице, а кругом апрель чудеса вытворяет. Всё цветёт, и аромат стоит душистый, как в раю. И вдруг музыка из кинофильма, – Весна на заречной улице. Гляжу, а на подокойнике незнакомого мне дома, транзистор стоит, и играет. Взял дурак, и пошёл себе дальше. Хозяева кинулись, а музыки нет. Догнали, и стали меня хором колотить. Повалили на землю, и давай, ногами пинать. Ну, это самое, – у меня в кармане стамеска лежала. Вот и поцарапал, одного из них. Спрашивается, – ну зачем мне нужен был этот транзистор, ведь стоил он всего – то семьнадцать рублей?. А в другой раз, тоже пьяный спёр велосипед, и тоже срок дали. Никак не пойму Пашка, откуда по бухе у меня тяга к воровству возникает. Ну, спроси ты меня, – зачем мне старому велосипед. Надоели эти лагеря, – спасу нет.

Плохо – ли или хорошо, но срок заключения у нашего героя, перевалил за четыре года, а потом и за пять, что повлекло за собой мучительные переживания, и стресы. Некрасов, стал чаще просыпаться по ночам, и сидя в одиночестве на своей наре, страшно курил, и бредил свободой. Интересно, как там дома мать, и Анюта поживают. Недавно снова отослал им деньги. Получили перевод или нет. Вот будет радость, когда я вернусь домой, – грезилось ему. Через годик на свободу. Скорее – бы конец моим мучениям. Ровно в шесть часов утра, в бараке звенел звонок на подъём. -" Вставай бригада!,» – орал завхоз отряда.-" Пошёл к чёрту,» – кричали в ответ ему мужики. Заключённые нехотя поднимались, и одевались, с вечными расспросами о табаке и чае. После скорого завтрака, бригады строем по пятёркам в ряд, уходили через вахту в тайгу. А остальные заключённые, пересчитывались на платцу рядом со штабом коллонии. Вездесущий нарядчик, со своей бухгалтерской доской бегал, как заводной между бригадами, подытоживая общую численность заключённых. Если всё совпадало, то строй на платцу, растворялся в бараках по – бригадно, – бить баклуши.

Однажды вечером, Некрасов зашёл на посиделки к Фоме, и засиделся там у него допозна. После выпитого чифира обоим абсолютно не хотелось спать. Говорили о многом. Некрасов больше молчал, и слушал излияния своего земляка, который не умолкал, ни на секунду. Речь его была интересная, и поучительная. А самое главное выяснилось, что Фома старше Пашки на целых десять лет, и что сидел он на малолетке вместе с Авторитетом, и даже на усиленом режиме, они оказались рядом. Далее Фомин, совсем неожиданно заявил Пашке. – Освобождаюсь я на днях землячок. Не успел оглянуться, а пятёрки нет. Можешь поздравить меня. – Поздравляю я тебя с освобождением, от всей души!, – произнёс Некрасов. – Ты это самое Пашка, когда откинешься на следующий год, то заходи ко мне в гости. Рад буду встрече. Я тебе здесь на клочке бумаги адресок напишу, а ты когда прийдёшь к себе в барак, то для верности перепиши куда – нибудь понадёжнее, чтобы не потерял. Найти меня в Свердловске, по этому адресу проще простого. Можно запросто запомнить две двойки, а улица Сапёрная.