Вета Янева - Город хороших господ

– Послушай, Двадцать, – было очень странно его так называть, но пришлось, – ты, пожалуй что, должен быть гепардом… Ну, хотя бы гончей, чтобы угнаться за мной на скейтборде. Особенно когда я ехала так быстро и так далеко. Я не хочу сказать, что ты врёшь, но это… – я выдохнула, – это невозможно.

Двадцать снова наклонил голову.

– Значит, – помолчал, – значит, всё это крайне удачное стечение обстоятельств. А если так, то волноваться не о чем: на это самое «стечение» мы повлиять никак не можем.

Он протянул руку.

– Поднимись, пожалуйста. Тебе о многом надо подумать.

Его ладонь была длинной, пальцы – узкими. Я внимательно разглядывала её пару секунд и протянула свою, грязную, окровавленную, со сломанным ногтем.

Рывок, поднявший меня на ноги, болью отозвался в теле, по предплечью стекала кровь, огибала большой палец и капала с ногтя. Я оглядела повреждения. Не такие уж большие, но крайне неприятные: в руке звенело, одежда вся в грязи, на джинсах зияла большая дыра, кожа саднила, царапины меланхолично кровоточили.

С таким количеством аварий пора бы переходить на самокат.

Двадцать протянул скейтборд. Колёсико с первого взгляда казалось поврежденным, а на поверку так вообще разболталось. Нужны инструменты.

– Что же, придётся идти до дома пешком, – сказала я больше в пространство, но Двадцать тут же навострил уши.

– У тебя нет денег на автобус?

Щёки мои резко загорелись.

– Есть.

– Зачем тогда пешком?

– Хо-че-тся, – отчеканила я.

Он поправил шляпу.

– Тогда пошли.

И мы направились вдоль дороги. Я обнаружила еще и поврежденную коленку при первом же шаге, охнула, поморщилась, по пошла дальше, прижимая скейт.

«Здравствуйте, я на собеседование, прямо после боя с тигром. Ну, хотя бы я победила. можно вписать это в профессиональные навыки? У вас есть вакансия укротителя?»

– О чём ты думаешь? – у Двадцать была дурная привычка заглядывать в лицо собеседнику, несмотря на разницу в росте.

– О работе.

– У тебя же её ещё нет.

– Ну, о собеседовании.

– Думаешь, возьмут?

– Нет.

– Почему?

– Мне в последнее время не везет.

– Я бы так не сказал.

Я развела руками:

– Говори-не говори, а не везет страшно.

– Вот уж полнейшая глупость.

И снова горящие щёки. Оставалось только угрюмо взглянуть на него.

«Пожалуйста, не называй мою жизнь глупостью,» – хотелось сказать, но из горла вырвался только некрасивый сдавленный звук. Я тут же отвернулась.

За углом оказалась аптека. Я попросила Двадцать подождать меня со скейтбордом у входа, а сама купила перекись и вату. Отдав последнюю мелочь, обработала ссадины прямо там, слегка поморщилась, когда на ранках зашипела белая пена. Затем вернулась к провожатому.

Мы шли мимо зарослей сирени. Они скрывали страшные панельные пятиэтажки – застройка большей части окраин Краснокаменного. Вот и школа – красно-белая – шумная. Только что прозвенела перемена, и дети высыпали во двор, как ягоды из лукошка, не в состоянии томится в тесных душных кабинетах, когда тут солнце и майский воздух.

– Хочу в школу… – пробормотала я.

– Жуть какая! – слишком бурно отреагировал Двадцать. – Зачем?

Покосившийся забор навис над нами, Двадцать ударился лбом о балку, потёр ушиб, недовольно взглянул на железяку. Я подавила желание погладить его по голове: я привыкла чуть ли не машинально жалеть всех, у кого что болит, и кому плохо или грустно. Чтобы удержаться – отвернулась и ответила, наблюдая за играющими детьми:

– Там было так беззаботно…

– А ты точно хорошо помнишь те времена?

Пёстрая картинка первоклассников с румяными щеками и в фартучках тут же вылетела из головы, а вместо неё остались воспоминаниях об одиннадцати годах изгнания на задней парте. Не сказать, чтобы это было катастрофически плохо, но особой популярностью в школе я не пользовалась, на переменах зачастую стояла в уголке с книжкой (когда Рия куда-то убегала), а на уроках руки не поднимала, поскольку не была уверена в ответе, хотя как потом оказывалось, я не ошибалась.

На совместные посиделки однокашники меня не звали, а в добровольно-принудительных социальных мероприятиях давали роли типа «куст в спектакле» или «держатель ленточки на марафоне». Хуже всего было в средней школе, когда девочка из параллельного класса, новенькая, не особо умная, но очень настойчивая, решила, что я – прекрасная жертва для травли. Она поджидала меня на пустых лестницах, дёргала за волосы, рвала учебники и обзывала тряпкой. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы не Рия.

Маленький гот, гроза мальчишек, очень-умная-но-ленивая, призёр олимпиад, вороные волосы, пирсинг в губе, по совместительству моя лучшая подруга умудрилась запугать ту девочку так, что обидчица меня по стенке до самого выпуска обходила.

В старших классах неловких социальных мероприятий прибавилось, как и домашних заданий. Я засыпала на уроках из-за бессонных ночей, проведенных за домашней работой, очень старалась ухватить всё и сразу, но сил не хватало. На школьных дискотеках опять была в углу, на уроках физкультуры была той самой несчастной, которую никто не выбирал в свою команду, пока Рия не говорила своё веское слово.

В общем, школьные годы, если так разбирать, всё же не самые счастливые в моей жизни.

– Пойдём дальше? – предложила я Двадцать, утягивая его подальше от воспоминаний о линейках и дневниках.

Мы пошли во дворы, пересекли дорогу у церкви.

– Я помню… достаточно хорошо. Закончила я её совсем недавно. Хорошо, термин «беззаботно» не совсем подходит, на самом деле мне там совсем не нравилось, но было легче, понимаешь? Ну, сравнивать школу и… даже произносить это смешно, но «взрослую жизнь» – это как сравнивать первый и одиннадцатый класс в той же школе, понимаешь?

Он кивнул. Обернулся на удаляющееся здание – дети угрюмо плелись обратно на урок – почесал бровь.

– А вот в первом классе… ну, когда ты только пришла, нет, давай лучше в пятом, в первом-то всем легко, наверное. В пятом вот классе ты думала, что в одиннадцатом будет хуже, а сейчас – легкотня?

Я снова нырнула в омут воспоминаний, отметая плохое и пытаясь вытащить хоть что-то хорошее.

Солнечный квадрат от окна на партах, запах мела, первые уроки биологии, заклеивание выпадающих страниц из учебников, белые макароны (таких белых больше никогда нигде не видела) в столовой и противный переслащенный чай.

– Не-а, – покачала головой, – тогда мне было не до будущего сравнения. Я старалась, конечно, жить по принципу «могло быть и хуже», но не думала перескакивать так далеко. Когда тебе ставят два по математике, не думаешь, хотя бы у тебя нет долгов по ОБЖ.

Он рассмеялся. Его смех был похож на тявканье лисицы.