Леонид Шевырёв - Человек Облако

Данила хмыкнул.

– Не отлынивай. Продолжим про костенковских Ромео и Джульетту. Им теперь есть куда смыться от свирепой мамы с «укоризной»? На улице лето. Пусть бегут к «нижним»!

– Еще чего! Что их ждет у чужаков? Политическое убежище? Благодарность за знакомство с украденной пращей? Как бы не так! Скрипали счастливыми не бывают. Нет. Айя и Яа должны бороться за любовь у себя. Победить шансы есть. Оба молоды. Яа ценный парень. Талантливый скульптор, резчик по кости. Ножка у него прошла. Айя найдет подход к сердцу мамы-матриарха, которая её обожает. Другое дело, вступает в дело политика. Соперники у Яа – самые сильные и авторитетные мужики Клав и Шред. От их голосов на племенном собрании в Центральном шатре многое зависит. Сохранение Ань статуса матриарха. Внутренняя политика. Очередность в отправке людей на охоту и рыбную ловлю. То же – на разделку и хранение добычи. Изготовление охотничьего и боевого инвентаря. Распределение съестных припасов. Строительство общественных сооружений…

– Спальных ям?

– Дались тебе эти ямы! Не только. До войны Петр Ефименко будто бы раскрыл в Костёнках единую конструкцию из бивней и бревен на площади почти в шесть соток. Под общим покровом из шкур были скрыты двенадцать кладовых и четыре жилых землянки. Не слабо? Таким мог быть и Центральный шатер для племенных дискуссий.

– Сложно… И не доказано.

– Что делать! Костёнковцы были не проще нас, Аделюшка! Ни страстями, ни эмоциями, ни интригами. Ни в прогнозировании будущего. Ни надеждами на счастье. А в чем-то нас опережали. В умении радоваться малому. В толковом распоряжении доступным. Жили, вот, очень недолго…

У каждой столицы – своя провинция: новые открытия в гранитном карьере.

Статья в воскресном «Твоё» привлекла внимание многих внимательных пенсионеров, не считая уволенных работников ГОКа. Но не только. На нее откликнулся сам Виктор Петров, главный координатор Костёнковского проекта. Он сослался на статью Джона Хоффекера в «Сайэнс», в которой Костенки признавались самым ранним поселением человека современного типа на востоке Европы. Крупным, с сотнями жителей. Но столица ли это, говорить преждевременно. Петров упрекал «умеренно талантливого» автора (ехидно, ехидно!) в накрутке романтических обстоятельств над бесспорными научными фактами. Сомневался в оправданности псевдоисторических реконструкций. Однако профессору Перпендикулярову он отвесил дистанционный поклон: «Если будут увеличено финансирование, Костёнковский научный центр готов включить в ареал своих исследований площади в районе Гранитного карьера и села Шкурлат на Нижней реке».

Пересветовский комитет по экологии промолчал. Ему было не до лишних трат. Еще бы. Гроші понад усе!

А вот письмо из управления архитектуры. Заместитель главного архитектора г-н Вертолётов предложил по материалам Антона Верхогляда организовать краудфандинг среди предпринимателей для выкупа коллекции профессора Перпендикулярова в интересах местного краеведческого музея. Недобрые языки это тут же связали с амбициями Вертолетова – планируемым участием в думских выборах. Или – выборах мэра. Какая разница.

Но для Адели – маленькая победа. Родившаяся в Даниловой сказке идея о «нижних» ожила!

Трехбунчужный паша Айдозли Мехмет девятого декабря 1790 года, пыхтел, поднимаясь на верхнюю площадку мечети Мухаммад-джами. Считал ступени. На каждой тринадцатой передыхал. Узкая винтовая лестница трудна для старика, но желание самому оценить русские позиции, полукольцом окружившие Ишмасль («Услышь, Боже!», тур. ), велико.

Трехбунчужный паша Айдозли Мехмет,

комендант Ишмайсля

Двадцативосьмилетний султан Селим III, полтора года как севший на османский престол, удостоил пашу звания сераскира, командующего турецких войск на Дунайском левобережье. Султан дважды предлагал паше стать великим визирем (главнокомандующим всеми вооруженными силами). Вместо неудачника Шериф-паши, сдавшему русским столько крепостей. Мехмет-паше не соглашался, сославшись на годы и раны. Неразумно вступать в игру, когда четырехлетняя война почти проиграна. Он понимал, что султану, талантливому музыканту и композитору, коего в юности обучал военному делу, начатая не им война не нужна.

Да, мощная крепость строилась трудно. Обошлась дорого. По прибытию за год до суворовского штурма сераскир проверил, на что шли траты из султанской казны. Как знал, половина акме и курушей ушли в карманы местных чиновников. С ними паша разобрался по закону, то есть по личному усмотрению. Жюри присяжных ему не понадобились. Коррупционерам калёным железом выжигали пятки, с живых сдирали кожу. Палачи на плахах тяжелыми палицами прилюдно ломали им кости. Живыми водружали на колья, воткнутые по кромке обворованных укреплений. С этих позиций их крики подолгу разносились над притихшим Ишмаслем. Имущество казнённых уходило по Дунаю и морем в султанскую казну. В мае девяностого года сераскир сообщил Селиму III об отправке очередной порции конфиската – четырехсот пятидесяти тысяч курушей. Один куруш – пять граммов серебра. Следовательно, только за месяц возвратил монетами две тонны двести килограммов благородного металла.

Да, не могли тогда чиновники вывезти добычу на Канары или Каймановы острова. Суровое было времечко. Не то, что сейчас.

На минарете сераскир хотел предугадать предстоящие события. Ишмасль (русские звали его «Измайлово») был твердыней, которую противнику не одолеть. Что из того, что враг сокрушил худо защищенные турецкие позиции в Аккермане, Очакове, Вилково, Фокшанах, Рымнике, Килии, Тульчи, Исакчи. Измаил им не чета. «Орду-колесси», опорная армейская крепость, назначенная для сбора войск! Семь бастионов с башнями, укрепленным по советам французского инженера де Лофит-Клове и прусских фортификаторов. Рвы длиной шесть с половиной верст с волчьими ямами и прочими ловушками глубиной более пяти метров. У трехъярусного пушечного бастиона Табия стены толщиной четыре метра, одиннадцать амбразур.

Ишмаслю надо продержаться зиму. О том по распоряжению сераскира просят Господа в восьми мечетях, греческом, армянском монастырях, еврейских молитвенных домах. Весной в игру вступит коллективный Запад: Пруссия, но также Англия, Голландия, Польша.

У Мехмет-паши сорок тысяч воинов. В их числе, блистательная конница Каплан-Гирея, брата крымского хана, и его шести сыновей. Восемь тысяч клинков, недавно учинившим австрийцам конфузию под Журжей на Дунае. Готовы к бою двести пятьдесят пушек. У Дунайского берега десант встретят восемь лансонов (боевых парусно-гребных судов), двенадцать паромов, двадцать два прочих судна. Провианта в крепости запасено на полтора месяца. Мяса, правда, маловато. Оно положено только важным командирам. Русских не более тридцати одной тысячи (на самом деле, двадцать восемь). Как при таком соотношении они думают штурмовать твердыню?