Леонид Шевырёв - Человек Облако

Вон там, на востоке, у села Сафьяны, штаб Суворова. Лазутчики из местных влахов видели его шатер на Трубаевском кургане. Паша пожал плечами. Главнокомандующему мелькать перед стрелками противника на фоне неба не пристало. Этот Суворов, впрочем, и у русских слывет помешанным. Может выйти к подчиненным в сапоге на одной ноге и с туфлей на другой. Даром, что со старыми ранами в ногу и колено. Тем лучше.

Седьмого декабря от него пришло предложение капитулировать. Но, паше известно, у полевой артиллерии Суворова снарядов один комплект! Солдаты восемь месяцев не видели жалованья. Офицеры обносились и без белья. Еда скудная. Дров нет. Жгут в кострах дунайский камыш. Все простужены. Болезни косят.

Суворов с приближенными несколько дней сновал вокруг стен на расстоянии в ружейный выстрел. Прицельно выстрелить из мушкета тогда можно было только до шестидесяти шагов. Но – если цель не движется. Александр Васильевич перемещался в виду крепости стремительно. Было дело, его не раз чуть не поразили, но потом перестали принимать во внимание. Надоел. Пусть смотрит.

Седьмого декабря в два часа дня Мехмет-паша получил два письма на греческом и молдавском. Одно было от русского главнокомандующего светлейшего князя Григория Александровича Потемкина из Бендер, второе – от Суворова. В обоих предлагали сдачу, свободный выход на правый берег Дуная с «имением». Суворов дополнительно грозил: «двадцать четыре часа на размышление для сдачи и воля; первые мои выстрелы уже неволя, штурм, смерть». Его письмо для полной ясности было с турецким переводом. Не ведают гяуры о султанском фирмане: в случае сдачи крепости казнить всех защитников. Зачем им в такой ситуации выходить на правый берег?

Недавно, рассказал перебежчик, Суворов во время обеда выпустил из-под полы казака незаметно пронесенного орла. Птица рванула вверх, врезалась в полотняный покров палатки и грохнулась оземь. «Это значит, – объяснил Александр Васильевич, – что Измаил падет!». Мехмет-паша вздохнул. Как бы не так! Вот если бы орел прорвал палатку и взмыл в небо, дело другое. А то взлетел да шлёпнулся? Больше признаков неуспеха русского штурма.

«Главное, не торопить события, – размышлял серакир. – Тянуть до края возможностей». На утро одиннадцатого он сам готовил три вылазки в расположение русских, на батареи и штаб Суворова. Пойдут сыновья Каплан-Гирея, знающие толк в набегах.

Паша просил у Суворова перемирия на десять дней для связи с великим визирем. Молчок. Девятого декабря он вновь послал Суворову гонцов с просьбой ответить. В итоге получил: «Согласиться никак не могу».

Дерзкое турецкое письмо русским пригодилось. Гордые слова Мехмет-паши («Скорее Дунай остановится, и небо обрушится на землю, чем сдастся Ишмасль») зачитали в каждой роте. На военном совете быстро решили, что осадной армии предпринять. Первым выступил по традиции самый младший из тринадцати офицеров бригадир Матвей Платов. Он сказал: «Штурм!». Все бригадиры, генерал-майоры и генерал-поручики его поддержали. Суворов расцеловал каждого, приговаривая: «Сегодня – молиться, завтра – учиться, послезавтра – победа!».

Среди суворовцев много иностранцев, «понаехавших» из европейских стран в погоне за должностями и наградами. Все оказались отважными и достойными воинами (Ланжерон, Рожер Дамас, принцы Карл де Линь, Гессен-Филиппсталь). Участник штурма герцог де Фронсак (полное имя Арман Эммануэль Софи-Септимани де Виньеро дю Плесси, граф де Шинон, 5-й герцог Ришелье) – тот самый Эммануэль Осипович Ришелье. Основатель Одессы и поныне ее любимец (Дюк). Он, кстати, предлагал Екатерине заселить Новороссию французами. И не было бы у нас теперь конфликта с бандеровцами (шутка).

Перед штурмом Измайлова штатное расписание в офицерской части переполнено. Полковники командовали батальонами, сотнями, а то и… никем (пристроенные по протекции, просто числились при ударных колоннах, но жалование получали). У русской коррупции в этом случае нашлись положительные качества. При штурме выбыло до четырехсот офицеров из шестисот. И кто бы командовал войсками без не вполне легитимного кадрового «жирка»?

В ночь штурма к туркам перебежало несколько запорожских казаков и предупредили о неизбежном. Эффект внезапности был потерян. Правда, неприятель не знал, где будет главный удар и вынужден прикрывать все шесть верст стен и валов.

– Генерал Аншеф честь нам оказал, Иван Федорович, – сказал полковнику Волкову, командиру Пересветовского гусарского полка, генерал-поручик и кавалер Павел Сергеевич Потемкин, троюродный брат Светлейшего. – По батальону выделяй в резерв супротив всех ворот – Хотинских, Бродских, Бендерских.

– Сделаем. А вы куда, Павел Сергеевич?

– Велено вести все три колонны правого крыла. Всего пойдем девятью колоннами. Три от реки, шесть с суши.

Половина шестого декабрьского утра на Дунае. Темно, ветрено. Плотный туман. Завтрак отменен. Пуля в полный живот – верная гибель, в пустой – может, спасешься.

Глубоки крутые рвы. Зла турецкая картечь. Солдаты пошли, закричали как велено «С нами Бог и Екатерина!», «Виват, Екатерина!», но у Кутузова получалось «Вперед, орлы! Вперед, егеря! Ура!», а у молодого секунд-майора Ергольского, комбата, еще проще – «Бей их, ребята!».

Казаки, потерявшие под Очаковым всех лошадей, шли на приступ с короткими пиками. Ятаганы янычар превращали убогое оружие в щепки. Беззащитные казаки гибли сотнями. Тогда в Бендерские ворота ввели три эскадрона пересветовских гусар под командованием Волкова. Турки взорвали мост, но пересветовцы его тут же починили. Гусарские синие ментики (суконные куртки), красные лопасти шапок-мирлитонов, красные рейтузы (чакчиры), красно-белые кушаки и белые султаны заметны издалека, друг друга не выпустишь из виду. Действовали в конном строю. На помощь казакам поспешил пересветовский подполковник Карл Федорович Фриз. Спас, кого было можно, вооружив ружьями убитых.

В середине города тысяча крымских татар защищалась с безмерной отвагой. Пример подавал Мухмуд-Гирей, ханский племянник. Семьсот его воинов уже на земле, и Мухмуд, потомок Чингизхана, сдался. Единственный из шести братьев, уцелевший в измаильской сечи.

На прорыв по узким улочкам во главе тысяч крымчаков неслись остальные пятеро вместе с отцом Каплан-Гиреем. Последняя попытка сбросить русских во рвы. Каплан-Гирей, видно, искал смерти. Сдаваться не желал. Понимал, его последний бой. Отца защищали младшие Гиреи – Казы, Селим, Батырь, Ахмет, Мехмет.

Длинные ружья суворовцев не чета деревянным казачьим пикам. Штыки шли плотными волнами, резкими выпадами подавались вперед, плавно откатывались назад. Все по Суворовской «методичке»: «трое наскочат: первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!» Кривой саблей не прорубить частокол теснящих стальных лезвий. Давит смертельное кольцо. Последними, не сдавшись, упали поверх тел воинов пятеро сыновей и отец.