Игорь Смирнов - Маньяки выходят из подполья, или Супериор

Шагнув в свой номер, Коюров подумал, что попал в русскую сказку. Убранство, мебель, то, что хотелось называть утварью, – всё выглядело натурально старинным, даже допотопным: лавки-кушетки, вроде бы дубовые стулья с гнутыми ногами и спинками. Прошёл в ванную комнату – и там раскорячилась на когтистых лапах громадная лохань, искусно сбитая из деревянных жёлтых клёпок. Максим недоверчиво провёл рукою по внутренней поверхности лохани – оказалась на диво гладкой (а ведь он, по правде, от такого чуда очень ожидал заноз!). И дух поднимался из ёмкости не противный – не банный, сырой, мочальный, а лесной, хвойный, бодрящий. Коюров вернулся в комнату, опустился в деревянное кресло, вызывавшее ассоциации с историей про Машу и медведей, и только сейчас заметил, какой покой окружает его. Тишина – однако не ватная, а живая, в которой угадывался шорох ветерка в невидимых ветвях, далёкая птичья трель, лёгкий плеск воды, даже как будто детские голоса…

«Ну это уж слишком, – подумал Коюров. Такого ретро и такой глубокой релаксации я вообще-то не заказывал. Да и не готов…»

«Этак здесь я, пожалуй, только раскисну… – усмехнулся он. Комфорт расслабляет, расхолаживает…»

Максим резко поднялся из кресла, прошёл к окну, приоткрыл его на пару делений гребёнки – только чтоб в номер ворвался гул улицы. Не такой могучий, как в столице, но всё же нормальная урбанистическая какофония… Но вместе с этим шумом в щель между панелью и рамой потянуло и вполне себе городской гарью и вонью, какой-то прелью, почти болотной. Хотя ведь осень, конечно. А Милоровск расположен в самой что ни на есть глубинке. С минуту Коюров стоял у окна, накачивал себя прелестями современной экологически не очень чистой жизни. Потом закрыл раму, расстегнул одну из молний своего дорожного несессера и вытащил оттуда плоскую серебристую коробочку с кнопками, индикаторами и дисплеем. А ещё внутри коробочки имелись два раздвижных стержня телескопических антенн. Максим растянул антенны на всю длину, включил прибор и походил с ним по номеру. Проверка заняла даже меньше минуты – «жучков» в номере не обнаружилось. Завершив процедуру, Коюров положил багфайндер на столик, не выключая его, достал из кармана куртки телефон и, выведя на экран список последних звонков, нажал на ярлычок, подписанный «Хельхюгель». Такой на самом деле была фамилия Силыча.

Кажется, только сейчас Коюров начал догадываться, что самая обаятельная черта Силыча заключается в том, что он всегда наготове ответить на звонок, и она с лихвой перевешивает его неприятные, дурные манеры. Например, совершенно жлобское обыкновение с первой секунды разговора расползаться белобрысым мурлом по дисплею, смотреть с него равнодушно и высокомерно, даже как будто сквозь собеседника, в упор не замечая его… (так это как раз потому, что свою физию он придвигал вплотную к объективу – а значит, и к собственному экрану, на котором только и мог наблюдать визави!). А самым главным качеством Силыча была его хватка. Силыч не болтал, говорил сухо, монотонно (как робот, вдруг пришло Коюрову сравнение), но всегда – дело.

Вот и сейчас без всяких прелюдий, опять даже без элементарного «добрый день» Силыч сразу принялся выкладывать свою нынешнюю добычу и улов. Нет, от одной короткой и довольно холопской преамбулы всё же не смог удержаться: сначала буркнул, что накопал немного, только потом забубнил речитативом, как нерадивый школяр… Излагал тоже, кстати, в виде отдельных, даже отрывистых пунктов. Тезисов. Так вот кому сам Коюров уподобиться хотел? Вот какой стиль рассуждений считал оптимальным?

Очень может быть. Не исключено, Силыч тут тоже не был особым оригиналом-первопроходцем. В конце концов, содержание было сейчас важнее формы!

Вот что нашёл и выяснил Силыч, в следующем порядке:

Видеозапись случившегося во дворе на улице Металлистов удалось достать, хотя и вовсе не в эйч-ди качестве, с довольно крупными пикселями (Коюров не удивился). Пенсионерка, источник Коюрова, описала происшествие довольно точно (Максим почти не удивился – Макаровна – это же Кондор… или как там его, Сапсан! – в плане зоркости; кстати, с какого борща Силыч взял, что она пенсионерка?) … Тем не менее запись проигнорировали как полиция, так и СМИ – ни там, ни там не обнаружилось ни единой малюсенькой сводки – вероятно, потому что никаких заявлений и обращений сделано не было, сотрудники же охраны (камеры и диски с файлами принадлежали этому департаменту) просматривали записи небрежно или не просматривали совсем. Вообще, правонарушениями сексуального характера Милоровск не изобилует – до ужаса спокойный и законопослушный городок. За последние полгода дал о себе знать только один любитель харассмента. И опять-таки никакого досье стражи порядка на него не завели – всего лишь мелькнул в статьях местной газетки. Домогался девиц, то есть пару раз пытался умыкнуть, при поддержке дружков затолкать в машину и увезти к себе в логово («Мало ли парней за девками гоняется и потом в машины сажает…» – вспомнилось Коюрову). А может, на самом деле таких случаев было больше, тут же сделал поправку Силыч. Не исключено, всё-таки были и удачные попытки, в смысле успешные для фигуранта. Газета же отметила лишь те эпизоды, когда и девицы киднепперу подвернулись непростые – дочки городских шишек. Незадачливый похититель – мажор местного пошиба. Папашка – генеральный директор и главный акционер ООО «Экслюзив-Траст». Шарага эта, как и многие другие такого же калибра, конкретного профиля не имеет, чем только не занимается – как говорится, приходится грести всеми ластами, чтобы удержаться на плаву. Да и сынок, кстати, член совета директоров, пусть не с самым решающим голосом. Зовут – Тимофей Жиганчин. Завсегдатай местного злачного заведения – называется «Человек-жук» («О как! – Максим аж присвистнул про себя. – Значит, туда прутся не только „роботы“!.. А с другой стороны, одного сингупанка для остроты ощущений им явно не хватает!»).

Сводку Силыч закончил так же неожиданно, как и начал её. Раз – и замолчал. Значит, все пункты перечислил. Н-да, материала и в самом деле набралось не слишком богато. Лицо Силыча на экране застыло в каком-то подобии греческой театральной маски – нечто похожее уже случилось сегодня чуть раньше в «Жуке» с халдеем Андреем. Только у Силыча это была маска брюзгливости и досады. Силыч молчал и сопел, нахмурив брови и подобрав губы. Чем недоволен Силыч, трудно было понять, может, собственным докладом, что такой короткий. Максим особо не ломал голову над причинами его внезапной хандры – привык к странностям Силыча, да и некогда было входить в такие детали…

– Спасибо, инфа ценная, – процедил Коюров сухо, послушав несколько секунд сопение Хельхюгеля. Хотел добавить «Силыч», потом передумал. Кажется, он ещё ни разу не называл его Силычем в глаза? На самом деле Хельхюгель был Палыч, Павлович, по имени – Владислав. В стажёрскую бытность имел среди прочих своих прихехе одно даже не студенческое, а почти школярское обыкновение: к месту и не к месту втыкал в речь довольно тупую присказку: «Есть здесь какая-то бунтарская сила…» От этой привычки его скоро отучили, – мастеров лихо передразнивать вокруг хватало с избытком. Бунтарскую силу Хельхюгель перестал поминать, зато сам так и остался Силычем.