Чайка Богдан - Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

И тогда он отпускал комментарий, который знал весь корабль: «Свобода выбора была его счастьем, а теперь мы уплывем, и не будет у него больше свободы, а когда он это поймет, нас здесь уже не будет». Может быть, Повар расстраивался, что сам не нашел своей мечты, а может, он просто больно переживал потерю каждого человека на этом корабле, ведь они здесь появлялись не просто так, и за каждым все же была своя история. А потом случалось иногда и повторение истории, когда пропажу снова подбирали там, где оставили, такого матроса обычно мучила совесть в первый свой раз. Но каждый старожил корабля знал, что это только в первый раз. Скоро такой кочевник поймет, что на этом корабле никто никого не держит – он открыт каждому, но далеко не каждого принимает. Здесь есть свои правила и законы, и они важнее тех, которые главенствуют на большой земле. Но каждый морской кочевник, который когда-то решил покинуть этот корабль, найдя свою мечту, а потом вернувшись, понимает, что этот дом под парусами примет его снова и снова, только если ты готов повиноваться его законам. И сюда возвращаются не один раз, а много. И обязательно выслушают шутку Хозяина нижних палуб. Но над каждой мечтой он посмеется по-своему.

И один из главных законов, который должен знать каждый матрос на этом корабле – это то, что мир большой земли здесь умирает, потому что большая земля незыблема, и там можно вернуться, на корабле такой роскоши нет. Но понять это могут только жители этого дома под парусами, не пассажиры и не случайные гости. Морской кочевник, который вернулся на шхуну и продолжил свой путь, рано или поздно понимает, что больше ему не вернуться в родной дом, любимую таверну, в портовый бар. И с этим пониманием приходит ценность верхней палубы, где есть такие же, как ты, искатели своей мечты, которые на свою голову решили вступить на палубу этого корабля.

И тогда каждый ищет тот мир равнины, который оставил позади здесь и сейчас, за бутылкой рома на верхней палубе. И именно поэтому здесь никогда жизнь не утихает – все спасаются от одиночества.

В этом доме тяжело остаться наедине с собой или хотя бы спрятаться от других на пару минут. И Кок поймал тот редкий момент с молодым юнгой. Он говорил неспешно, наслаждаясь каждой секундой этого времени, когда не нужно оглядываться на остальных, не нужно прислушиваться – слушает ли тебя еще кто-то, не нужно думать много о том, что говоришь. «Думал ли ты, что окажешься на витрине всего мира? Что за тобой будут наблюдать небо, звезды, облака, да даже твое чертово отражение в воде смотрит на тебя». Кок не любил много разговаривать, он считал почему-то, что все и так понятно в этом мире. Ведь все мы на витрине. И из зазеркалья нас разглядывают тысячи существ, неизвестных нам. Юнга удивлялся этой его вере, но иногда этот старый моряк так напивался, что эмоции брали верх над разумом, и он судорожно вел молодого человека смотреть на море. При этом его глаза наливались безумным блеском, и он беспорядочно тыкал пальцем: «Смотри! Ты видишь!?» И Юнга когда-нибудь увидит то, что ему хотел показать хозяин нижних палуб, не сейчас, а когда настанет время. Он всегда забывал о том, что сказал, о том, что увидел в этот раз – у него всегда было много работы на корабле. А старый Кок перестал его трепать за руки, похоже, он понял, что больше ни к чему, Юнга и так все видел. Единственное, что Кок не понимал, почему Юнга оставался спокоен, ведь он сам безумно боялся этих существ из зазеркалья. Ему, конечно, нечего было скрывать, но и жить спокойно у него теперь не получалось. Странно вообще, что у этого старого человека вообще остались силы бояться. А вот сейчас он продолжал спокойно рассказывать юноше о своих страхах, а может, о своей душе: «Я не боюсь звезд, они меня даже манят, почему-то мне кажется, что там должно быть мое место среди звезд – смотреть свысока, как эта посудина танцует с этой стервой-проституткой. Я бы освещал им место для танца, как в испанских барах. Знал бы ты, как танцуют испанские женщины! Жаль только, что женщины не любят море. А может, просто мы не можем разделиться между ними и морем. Женщины, скажу тебе, ревнивые существа. Не дай бог, наш капитан притащит кого-то на корабль! Нам тогда не сносить головы! Скажу я тебе! В тот же день пойдем на корм рыбам!»

Утес обволакивают волны – они бьются об него иногда неистово, иногда нежно. Это похоже на заигрывание двух любовников. Утес стойко переносит смены настроения пассии. Иногда он удивляется, как у нее остается столько сил – ведь ей уже тысячи лет. Она должна была устать. А Она все играется и играется. Утес не понимает, что Она давно устала быть в этом мире, и раз они связаны с этим скалистым берегом, то и ему терпеть, как она сходит с ума от одиночества. Ведь они давно с этим скалистым берегом поделили пространство. Она давно обточила все шероховатости этой скалы, и она давно действительно устала. Их слишком мало в этом мире. Когда-то им казалось, что много. А потом мы все разбрелись по пространству. Поэтому Она бьется о берег неистово, но лениво, больше, чтобы он не забывал о ней. Есть у нее другой берег, но это не берег – это пляж, плоская равнина на сотни километров… И теперь она прибывает туда только, чтобы погрустить. Она накатывает туда много воды, но пески просто безвольно проглатывают все ее попытки без ответа. Она всегда устает и потом спокойно смотрит на то, что когда-то было таким же скалистым утесом, как и этот. Она потом лихорадочно побежит к своей скале. Ей нравится, когда ей отвечают. Даже так, без слов, как это делает та угрюмая скала.

После штормов я вижу, где за горизонтом заканчивается океан, и начинается земля. Я подношу к глазам какой-то странный прибор, который придумали мы, люди, и изображаю понимание. Понимание того, как прибор работает. Прибор очень сложный – нельзя сказать, что я не понимаю его логики. Но его логика для меня страшна – я видел очень часто, как звезды тухли и появлялись новые. А этот прибор основан на логике, где каждое заключение такое, что если бы я все это рассказал Ей – Она бы рассмеялась. А Ее чувство юмора чревато: потом ни один корабль не смог бы дойти до любимых берегов. Поэтому пусть пока они ходят. Мой друг, ветер, уже часто сводил с ума этот прибор. Он меня учит не быть здесь чужаком. Это трудно… Для них люди – это слепые котята, которых бросили в воду – плавать. Чаще всего им нас жалко, иногда им все равно. Когда им все равно – нам очень трудно… И очень редко они показывают нам наше место здесь, когда мы их начинаем раздражать какими-то своими байками или домыслами. И если мы не поняли первый урок – котятам доливают ведро воды на головешку, и смотрят, как они тонут. Интересно, что они думают при этом? Что думал бы я, если бы поступил бы так? Может, попробовать на котенке? Поэтому прибору я не доверяю, чтобы не раздражать своего друга домыслами, хоть он и относится снисходительно. Ведь я стараюсь, иногда у меня получается. Когда у меня получается, этот дом под парусами по-настоящему летит. А мои слепые котята на доли секунд прозревают и начинают с опаской смотреть на единственного зрячего здесь. Корабль летит – котята кричат и пытаются себя убеждать, что они обуздали ветра. Некоторые с опаской смотрят на меня. Мой друг ветер резвится. А я пытаюсь усвоить сегодняшний урок. Котята, держитесь за борта очень крепко! У моего друга сегодня хорошее настроение – лететь мы будем долго, правда, не по направлению к земле – на земле нет ничего интересного для зрячего – она больше нужна слепым.

Читать дальше