Чайка Богдан - Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

В этих морских утрах было таинство, понятное только бывалому моряку, что было не дано обычным пассажирам этого корабля. И этим таинством был океан, окружавший их со всех сторон. Часто гостям корабля было очень тяжело выспаться в этой бесконечной качке, когда волны без остановки заставляют корпус корабля двигаться в разные стороны, и человеческое тело начинает бунтовать и, например, изрыгать все съеденное за день наружу. Но те, кто здесь давно, знают, что дыхание океана по вечерам, ночью, днем и утром совсем-совсем разное. И по вечерам и утрам он переводит дыхание на другой лад, и если очень приглядеться, то можно это наблюдать воочию. Ветра сменяют свой прерывистый характер, и волны начинают обволакивать деревянный корпус этого дома под парусами в надежде найти трещинку, через которую они смогут попасть внутрь, подобно змеям. А те, кто имел дело с настоящими змеями, знают, какие они бывают нежные. И эти утра сменяют друг друга, и каждым утром человеку, порой, может начать казаться, что его сожители, с которыми он заперт здесь, совсем не те, с которыми он начинал это путешествие. Рано или поздно человек начнет и сам задаваться вопросом, тот ли он, который когда-то вступил на палубу этого корабля. Ты встречаешь всех на верхней палубе и не можешь понять, что такое неуловимое меняется в чертах лица каждого встречного. А потом все чаще и чаще начинаешь обращать внимание на человека на капитанском мостике, потому что в нем остается какая-то неизменная суть, и с каждым днем эта суть начинает напоминать надсмотрщика. Быть может, человеку начинает казаться, что океан просто ворует его душу, настолько он не похож на себя – того, кто пришел на этот корабль с равнины. А человека на капитанском мостике поставили здесь морские демоны, чтобы присматривать за жертвами океана, чтобы они хотя бы не покончили с собой. Эти мысли пугают, маленький страх начинает селиться в душе и хочется забыться. Нет лучшего способа это сделать, чем выпить старого доброго рома, ведь все равно никто не может знать мыслей этого демона, так лучше мы забудем о нем хотя бы на время.

Бесконечное плавание в бесконечности не может иметь окончания. Мне кажется порой, что меня больше не существует, и я стал всего лишь волной в этом водном эфире. И переживаю штормы, как простая волна, которая бьется о борт этого дома с парусами. А дом с парусами только отвечает мне: «А, да! Это снова ты, ну привет!», – а потом как бы спрашивает меня: «Ну, куда ты понесешь меня теперь?» И я несу, и мы несемся вслед за хозяйкой моей души. А она – женщина, она по-своему решает, чему быть, а чему не быть. Быть в этом мире – похоже на движение ветра. Вот ветер дует, но тот ли этот ветер, что дул десять минут назад? Со временем ты начинаешь различать вкусы, запахи ветров, оттенки теплоты и холода. И они вообще перестают быть для тебя похожими друг на друга. Ни один не похож на другой. А если ветры с разных частей света, так вообще. Поэтому ты и узнаешь своего друга среди них. Поэтому, наверное, и волны узнают дом с парусами. И чем больше у нашего парусника друзей в этом мире бесконечностей, тем проще ему переживать грозы и штормы. Так мы и кружим в танце волн, ветров и гроз. Мы встречаемся друг с другом то тут, то там и расходимся, чтобы встретиться снова уже в другом букете и в другом месте с частью старых друзей и некоторыми новыми. И я стал теряться уже, где был я. Во мне должно быть что-то холодное, европейское, немного циничное, а сейчас почему-то какое-то легкомысленное карибское и сухое африканское. Я помню, откуда это взялось, но не помню, сколько в этом меня. А какая разница по большому счету, ведь меня того уже не вернешь – он уплыл куда-то с волной и моими друзьями. Осталось только не жалеть.

Плавание – это стало своего рода нашей игрой. Ведь она и есть моя бесконечность. Я веду корабль сквозь ее пространство – учусь плавать и плыву. И я не могу разделить эти два процесса. И мне нравится плавать в этом океане: когда мне удается плыть в этих потоках лучше всего, я начинаю ощущать родство с этой стихией, как будто мы здесь не что-то чужеродное, а мы и есть часть этой стихии, часть этой игры, часть этой трагедии. Или, может быть, наоборот – когда мы становимся частью стихии – мы начинаем плыть. Осталось научиться управлять этим, а не искать слепым котенком каждый раз с наступлением ветров. И когда он становился частью стихии, когда корабль шел на всех парусах сквозь шторм, рано или поздно он начинал хотеть воздуха. И он понимал, что хочет подышать. Вернее, какая-то часть его хотела подышать, а вторая часть хотела оставаться в этой стихии, забыть обо всем, что делало его человеком, забыть о зверях на его борту. Но человек хотел остановиться, человек хотел глоток воздуха. И человека интересовало в эти моменты, как ему совладать со второй своей половиной, в человеке было много «рацио». И это «рацио» почему-то не хотело бессмертия, которое могло его ждать в этом бесконечном плавании в пространстве. А может, человек хватался за остатки своей жизни, а сам понимал, что его дни сочтены. «Неужели у меня есть шанс?» – думал он в самых своих смелых мечтах. Думала его нечеловеческая часть, которая была во власти стихии, которая просыпалась, когда люди прятались в этом доме по углам. Человек уже давно научился бороться со страхом – он его приручал, как тореро быка в Испании. Есть у них такая забава – заколоть безумное животное на арене. Так и он всегда в самые страшные моменты закалывал свой страх как животное. Это животное истекало кровью, брызгало ею во все стороны – вся его душа была в этой крови, как испанские арены, но страх всегда оставался повержен, животное умирало в центре, а зрители наблюдали. Но этот страх был могуществен, человек превратился в один огромный страх, он возвышался, как могучий дракон, над тореадором. Он был в десять раз больше этого несчастного человека со шпагой, и этот бык, казалось, насмехался над ним. Только эти двое не знали, что они – одно и то же, что они – одна душа, и за ними наблюдал третий, а третий знал, что человек на этой арене хочет сегодня проиграть своему страху. На этой арене человек хочет стать куском окровавленного мяса – пусть его проткнет рогами это животное, подбросит в небеса. И тогда на мгновение он попадет на небеса, вдохнет несколько глотков воздуха и упадет. И животное его растопчет, превратит в груду костей и только с ухмылкой и оскалом улыбнется в последний раз третьему.

Солнце, которое садится в океан, самое хорошее солнце на свете. Оно мягкое, нежное, оно клонит нас всех в сон, как постель после бури. Обволакивает и заставляет забыть о дне, который прошел. День остается позади, и мы все остаемся на верхней палубе кутаться в теплое одеяло из лучей красного солнца. Эта палуба под солнцем всем обитателям корабля напоминает о месте, где каждый родился. О месте, которое обычные люди называют своим домом. Для каждого из нас же это место – просто еще одно воспоминание, которое смешалось и чем-то выделяется из сотни других воспоминаний. Чем-то наивным, что ли. У каждого свое место, и ни один из обитателей не скажет, что оно лучшее на земле. Каждый здесь на верхней палубе видел в этом мире для себя место получше, каждый спрашивает себя, почему он вернулся на корабль, если был так счастлив под той пальмой, или на том безлюдном пляже, или в той маленькой колонии миссионеров на острове, или том раю африканских проституток, или, или, или? На этом корабле много таких «или». Наверное, поэтому каждый обитатель корабля несчастен. Потому что каждый обитатель корабля рано или поздно видел свой маленький оазис, и каждый сбежал оттуда. Не сбежал, но ушел. «Зачем?» – теперь висит общий вопрос вместе с надеждой на этой палубе. Но мы напьемся рома, чтобы нас не мучили сомнения, чтобы мы могли продолжать свой путь под парусами. Каждым вечером капитан разрешает на верхней палубе всем немного рома или вина. Самому-то ему ром не нужен, но он хорошо чувствует, что происходит в его доме. Иначе, какой бы он был капитан-чародей, как все раз за разом, иногда, вскользь, между строк, тихо, с опаской, но называют его именно так. Капитан умеет водить этот корабль среди волн, которые больше корабля в десять раз, среди ветров, которые уносят людей в небеса. Он умеет ходить со скоростью ветра, почти летать, умеет обуздать стадо морских волков, каждый из которых хочет в свой рай, умеет находить землю в этом царстве воды. И каждый морской волк здесь пресмыкается перед этим человеком – человек знает, где суша, человек знает, как найти рай каждого волка, человек знает, как выжить в этой пустыне воды, человек знает путь к надежде – надежде каждого на этой верхней палубе. В любом случае с этим днем на этой палубе тяжело расставаться, тяжелее расставаться, наверное, только с надеждой.