Чайка Богдан - Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

– Уберите парус с главной мачты, и два верхних с остальных двух, – стальной голос Капитана начал возвращать уверенность в матросах.

– Я Вас ненавижу! – полушипя процедил Кок. Он стал чувствовать очень тяжелый взгляд на своей спине. Сейчас начали решать его судьбу. Кок не знал, что глаза могут так давить, быть такими тяжелыми, всего лишь человеческие глаза!

– И привяжите нашего Повара вместо верхнего паруса, на главную мачту. В этот шторм он будет нашим талисманом.

– Я ненавижу Вас! Слышишь меня! – Кок развернулся уже к Капитану и смотрел ему в его тяжелые глаза.

– Да, слышу, мой друг! Вас пора познакомить! – сказал Капитан и улыбнулся только уголками рта, глаза же его не смеялись.

Кок взял бутылку рома и смачно отхлебнул. А матросы взяли его под руки – он не сопротивлялся, один обвязал канат вокруг его груди, а другой вокруг ног. Кок запомнил этот шторм на всю жизнь, шутка ли – он встретил его привязанным к главной мачте на высоте тридцати метров над землей. Только их флаг был выше его головы. И он помнит ее глаза, полные интереса, игры и могущества. Ему потом рассказывали, что он кричал, не переставая. Он же помнит, что слышал свой голос со стороны, но не помнит, чтобы он управлял им. Кок проклинал тот день, когда вступил на палубу этого корабля, проклинал Капитана, проклинал мир, проклинал и виновницу, которая смотрела на него с интересом из-под черных кудрей грозовых облаков. Страх – это был панический страх, который овладел всем его человеческим существом, и с которым так ловко, под предлогом наказания за пьянство, оставил его наедине Капитан. И у него было много времени изучить этот страх. Они делали это вместе с обладательницей этих глаз в облаках. Она не явилась ему в человеческом облике, не соизволила поговорить или шепнуть что-то ему на ухо. Просто продолжала незримый диалог с «комаром», который решился нарушить ее прелюдию перед свиданием. Волны отражались в ее глазах, как мысли о ней человеческого существа, привязанного к мачте. Раскаты грома вторили волнам и играли в такт со страхами этого человека, которые раз за разом рождались в его голове вслед за молниями. И, в конце концов, отражение грозы найдет себя в глазах человека. Что-то человек поймет. Он не сойдет с ума, он сохранит свой рассудок, он сохранит свою жизнь, и он не покинет корабль в следующем порту. «От любви до ненависти – один шаг, а от ненависти к чему-то похожему на любовь?» – иногда думал он по вечерам потом, когда ужинал в одиночестве на верхней палубе много вечеров позже. Может, ненависть была просто завистью к Капитану, или страх перед неизвестным? Это стало не важно. Тем более, не осталось столько неизвестного, тем более, мир стал теперь намного больше, и расставаться с таким огромным миром человеку уже не хотелось.

Они спускались по узкой дорожке среди скал. Эта тропинка была незаметна с моря и с суши, если о ней не знать – найти ее издалека было невозможно. Она была очень крутой, ведь она спускала нас с высокого утеса, настолько высокого, что рыбацкие лодки внизу казались лишь маленькими щепками. Среди этих щепок было и маленькое суденышко, которое купил его отец – он решил добавить к своему ремеслу с мельницами еще и немного рыбы, ведь когда он настраивал все мельницы в округе, у него оставался целый месяц, а то и два, свободы. А свободу папа не любил, потому что появлялась мама и сразу же занимала его свободное время какими-то бессмысленными, по его мнению, делами. Вместе с тем, в рыболовный сезон, папа проводил в море, порой, очень много времени, но мама была не против. Они спускались, а солнце вдали поднималось, и ветер набирал силу. Его уже нельзя было назвать ветерок – он мягко, но с какой-то скрытой мощью толкал их вниз к лодкам. Мальчик видел, как вдоль их тропы гнулись кипарисы, но их самих же не сильно сдувало. Так они спустятся на пляж с галькой.

– Прыгай в лодку, – сказал папа. Он не волновался, он сосредоточенно перебирал веревку, потом следующую. Папа посмотрел мальчику в глаза.

Его собственные голубые глаза были очень серьезными. Он редко видел их такими. Но сейчас они были не только серьезными, но и немного жестокими. Мальчик немного испугался. А папа вдруг быстро обвязал его вокруг пояса одной веревкой.

– Зачем мне это? – спросил сын.

– Чтобы я тебя не потерял, – улыбнулся уже по-доброму папа.

– А я никуда и не хочу теряться, – удивился мальчик.

– А теперь запомни! – строго сказал папа, уже без жестокости. – Никогда, слышишь, никогда, пока ты на этой лодке, не отвязывай эту веревку от себя, иначе море тебя заберет!

Мальчик кивнул. Он-то не боялся моря, но папу боялся, особенно сейчас. Даже его друг, ветер, испугался его папу.

– Хорошо.

И папа встал с носа лодки, уперся плечом в борт и начал сталкивать ее с берега – их плавание начиналось. Ветер вокруг радовался, он потеплел и начал искать паруса этого суденышка. Никогда этот взрослый человек не видел такого попутного ветра, как в тот день. Ему даже не пришлось брать весла, чтобы отойти от берега. Даже без парусов его лодка направилась в открытое море.

Мальчик подрастет и будет вспоминать слова своего родителя, когда еще не раз будет смотреть на фигурки людей с поднятыми вверх руками и наполовину погруженных в воду. Эти фигурки быстро удаляются от их дома, паруса которого уносят всех их в сторону от этого человека, которого забирает океан. В принципе он знал, что этот моряк скоро уйдет, их не выбирают обитатели дома под парусами, их не выбирает он, их выбирает, может, этот корабль, а может, море или Она. Может, их выбирает ветер – неизменный спутник этого корабля. Нет, он им не желал зла, но почему-то они начинают выглядеть на этом корабле, как снег в летнем лесу. Снега не должно быть, так и их почему-то не должно быть на корабле, и океан их забирает. Как-то он даже в качестве эксперимента решил привязать одного из них веревкой, но волны тогда накренили корабль и выкинули бедолагу за борт. Тогда другой раз он несчастному выдумал какое-то наказание, и привязал к мачте с руками и ногами. И буря тогда затопила всю верхнюю палубу, а волны подняли какую-то бочку ее о несчастного, тот еще живой взмолился о пощаде, чтобы его отвязали, пока какой-нибудь якорь не расколол ему череп. И мы тогда повиновались его призыву пощадить, его мольбе отвязать. Он помнит, как переглядывались тогда между собой все моряки: наказание показалось слишком суровым, и вина страшного исхода для обычных смертных повисла на двух хранителях дома под парусами. И тогда он перестал себя обманывать и решил – «так заведено». Через мгновение волна смоет останки того бедолаги, а в его памяти не будет больше надежды, больше он не играл в эти игры – кому суждено уйти в грозу, тот уйдет, и они, смертные, не в силах этому помешать. Быть может, когда-то в этом доме смогли спасти от этой участи единственного человека, который потом и станет хранителем этих деревянных палуб. Смертные гости этого бесконечного голубого мира не будут впредь позволять себе таких вольностей, но об этом они никогда и не спрашивали друг друга. Боялись?! Нет, скорее просто не хотели знать всех ответов. Дружба – это чаще всего маленькая ложь, быть может, и всегда. В его случае все-таки маленькая ложь.