Константин Шахматский - Раскольники

– Никто, значит, не приходил за ним, не справлялся насчет личности?

– Нет. Кому он, бродяга, нужен. Документов при нем не было, – мужичок почесал под мышкой, потом закашлялся, – Его же сначала в Лефортово хотели везти, но там занято. Пришлось к нам в часть отправлять, для выяснения. Потом ждали дохтура…

Аверкиев, недослушав объяснений смотрителя, замахал перчаткою, дескать, пора бы наружу. Выскользнув с завидным проворством на улицу, коллежский асессор радостно глотнул свежего воздуха.

– У-уф!

Следом из подвала покойницкой поднялся и сам мужичок, в стеганой душегрейке поверх непонятного цвета рубище и подшитых валенках. Нагло уставившись на чиновника, протянул раскрытую ладонь.

– Значит, вскрытие уже делали? – спросил Аверкиев, не обращая внимания на понятный жест.

– Огнестрельное ранение в голову. Остальное в целости, – досадливо выдохнул человечек, – Что зря полосовать, и так ясно: пульнули в затылок, и вся любовь. Дохтур с ним, конечно, повозился, но что он там колдовал, мне не ведомо.

– Из револьвера стреляли?

– Может из револьвера. Пулю-то не нашли. Навылет прошла.

– Понятно, – хмыкнул чиновник, – И кроме одежды никаких предметов при нем не было?

– Этот вопрос не ко мне, ваша милость. Ко мне покойнички налегке попадают. Не обремененные, так сказать, излишним имуществом.

– Понятно, – повторил чиновник.

– Вот полежит еще недельку, схороним за казенный счет. А так…

Аверкиев достал из кармана монетку и сунул сторожу.

– Благодарствую, – пробормотал маленький человек, разглядывая медный гривенник, – А ведь с ним ведь еще одного старообрядца привозили, для допроса. Весь день держали, вечером только выпустили.

– Вот как?!

– Да-а. На извозчике уехал. Бородатый, как черт. А во рту зуб из золота.

– И как же ты впотьмах золото разглядел?

– Ругался он сильно, матом кричал.

– Старообрядец? ругался?

– Я таких слов и не слыхивал, – утвердительно закивал мужичок.

– Пристав допрашивал?

– Разумеется.

Квартира пристава располагалась здесь же: на территории полицейского участка в главном здании. Поднимаясь по деревянной лестнице, Аверкиев вспомнил, что никаких документов, подтверждающих его полномочия, предъявить блюстителю закона не сможет. И как поступить? – думал чиновник, – Пристав меня самого в кутузку засадит. Спросит, кто таков? и по какому делу? а я, что? Да, все-таки работать на два департамента, дело неблагодарное. Да и опасное – тоже. Двойных агентов никто не жалует. Хотя и без них никуда. Одно хорошо: в жандармерии деньгами снабжают за хлопоты. В родном-то Министерстве внутренних дел не озолотишься.

Аверкиев постучал. Не дождавшись ответа, толкнул скрипучую, обитую конопляной дерюжкою дверь. Пристав, в накинутом поверх белой рубашки кителе, заканчивал убирать со стола нехитрую снедь. Совершенно очевидно, что Аверкиев помешал ему с ужином.

– Разрешите, ваше благородие?

– Чем обязан? – штабс-капитан задвинул под стол почти пустую бутылку и провел пальцами по лихо закрученным кверху усикам.

– Пропавшего брата ищу, – выдал первое, что пришло в голову, Аверкиев, – Неделю назад как исчез. У вас, как я слышал, неопознанный труп имеется? Без документов, с Рогожского кладбища привезен?

Пристав хмыкнул, что-то припоминая, и полез в шкап за бумагами, оставив посетителя один на один с лежащей на столе полураскрытой кобурой. Бывалый вояка Аверкиев сразу распознал внутри новехонький револьвер Нэви, фирмы Кольта, аглицкой сборки, кстати. И откуда он у дурака? – подумал Аверкиев, – подарил кто?

Из-за отворенной дверки со шторкою, тут же донеслось:

– Вашему, извиняюсь, брату, сколько лет было?

– Тридцать пять.

– Понятно. А росту?

– Два аршина восемь вершков.

– Одет?

– Креповое пальто, шерстяные брюки, …ботинки.

– Так-так-так, – деловито пролопотал пристав, появляясь с раскрытою папкою, – Вот он, голубчик. Смертельное ранение в голову. Особые приметы у вашего брата имеются?

Аверкиев задумался. Забирать из участка труп и брать на себя соответствующие хлопоты не входило в его полномочия. Всего-то и нужно – узнать от полиции насколько те продвинулись в розысках, и не раскопали ли чего лишнего. Надо опять что-то выдумывать.

Пристав, уставившись на посетителя, ждал ответа на свой вопрос.

– Переломы, травмы в детстве были? Татуировки в неположенных местах?

– Да! – подхватил Аверкиев, – Татуировка в виде черепа!

– Где?

– Здесь! – Аверкиев ткнул себя пальцем в грудь.

Штабс-капитан внимательно посмотрел на чиновника, потом сверился с актами вскрытия, отрицательно покачал головой.

– Боюсь, не ваш покойничек… К сожалению.

Аверкиев облегченно выдохнул.

– Не убивайтесь вы так, – посочувствовал пристав, – найдется обязательно.

Чиновник сделал вид, что собирается плакать. Надулся, покраснел лицом, нижняя губа задрожала. Штабс-капитан, придерживая на плече китель, метнулся налить воды.

– Сами-то откуда будете? Служите где? – участливо спрашивал пристав, отпаивая сидящего на стуле Аверкиева.

– В департаменте, – чуть слышно отвечал тот.

Раскрывать инкогнито ему не хотелось, да и нельзя. Отсюда вывод: продолжать комедию.

– И всю жизнь с ним так, сколько помню. То в одни неприятности ввяжется, то в другие. Представляете?

Пристав вместо ответа почесал себя за ухо.

– Один раз связался с жуликами. Поддельные векселя подписывал. Почерк у моего брата каллиграфический, …был.

Пристав смахнул с плеча посетителя невидимую соринку.

– Теперь вот, как исчезнуть, грезил какими-то пиастрами.

Штабс-капитан, отстранившись от бедолаги, покосился под стол, выясняя, не осталось ли чего в бутылочке.

Аверкиев поставил стакан и резко выпрямился.

– Пойду я, ваше благородие.

Пристав вздрогнул от неожиданности. Потом развел руками и округлил глаза, мол: воля ваша, кто вас держит.

– Побольше бы таких как вы, участливых блюстителей законности, господин штабс-капитан.

– Не стоит благодарностей, – распластался в улыбке служака, подбирая со стола револьвер.

Выйдя на улицу, Аверкиев усмехнулся: пристав, называется. Даже фамилии моей не спросил. И про неопознанный труп, наверняка ничего конкретного не выяснил.

Появившись в кабинете Наиглавнейшего, Михаил встал в десяти шагах от начальника, склонив голову.

Николай Николаевич Семенов, тучный старик 60-ти лет с холеными бакенбардами, предложил чиновнику сесть. Удивительно, но сие обстоятельство было против обыкновения губернатора держать подчиненных на ногах. Ходил слух, что сию привычку старый пердун приобрел еще со времен своего директорства в Рязанской гимназии.