Константин Шахматский - Раскольники

Едва устроившись в гостинице, даже не переодевшись, Михаил пал жертвой Дрейеровского гостеприимства.

Фон-Дрейер, выходец из лифляндских дворян, слыл ретивым служакой, и выставлял себя таким простым, что в отношении его поступков и помыслов невозможно было заблуждаться даже неискушенному человеку. Что уж говорить о Салтыкове, который мог читать с лица все его мысли. В такие моменты Михаил все сильнее утверждался во мнении, что Дрейер – обыкновенный дурак, и ничего больше.

Там же в номере, городничий принялся докладывать чиновнику nuances 5 5 Незначительные различия (фр). , которые осмелился опустить в секретном донесении. В собственном понимании ситуации Дрейер был не совсем уверен, поэтому предпочел докладывать лично. Например, среди писем, найденных в сумке арестованного курьера Анания, выискалось одно, написанное на странноватом языке, коего никто не в силах был разобрать.

– Вроде и буквы русские, – говорил Дрейер, – а все равно непонятно. Тарабарщина какая-то…

– Ладно вам, Густав Густавич, – отвечал Салтыков, – я давно расшифровал его, к вам едучи.

Дрейер изумленно выдохнул.

– Я уже сталкивался с подобными письмами ранее, – продолжал чиновник, – Даже заочно консультировался по данному вопросу у известного специалиста. Таким образом раскольники свои письма шифруют, переставляя местами буквы в словах. На деле все очень просто. Вот, смотрите…

Михаил положил перед городничим загадочное письмо и стал объяснять, как делаются эти самые перестановки. Фон-Дрейер хмурил брови, пыжился понять, но в конце – концов махнул рукою:

– Эй, Прошка, неси-ка сюда…

В дверях появился мальчуган с подносом, за ним еще один, и вот уже стол заставлен тарелками, а посередь него – штоф водки с запотевшими гранями.

– Михаил Евграфович, без этого ну никак не разобраться, право слово! – игриво заулыбался городничий, – Заодно и отужинаете. Время-то позднее, куда вы сейчас пойдете. А у меня все готово. Вот, извольте-с.

Салтыков устало плюхнулся на стул.

– Ладно, давайте, – выдохнул он, – Составите компанию?

– С удовольствием, – городничий щелкнул пальцами, и мальчишки официанты исчезли.

– А теперь самое главное, – загадочно улыбнулся штабс-капитан, доставая из кармана аккуратно сложенную бумаженцию.

– Полюбуйтесь-ка на это.

В обрывке вощеной бумаги лежал, поблескивая в свете лампы, золотой дукат.

– Вот он, красавец, – не без гордости произнес городничий, – Что вы на это скажете?

– Лобанчик! – хмыкнул Салтыков, – Э-ка невидаль.

– Ну, может быть, у вас на Вятке таких пруд пруди, но у нас, в грешном Сарапуле наперечет. Сами смотрите.

Михаил взял дукат и приблизил к свету. Монета как монета, ничего особенного. Правда, выглядела как новенькая, без царапин и потертостей, какие бывают от долгого обращения.

– Недавно отчеканена, – произнес Салтыков вслух.

– Как пить дать. Я толк в звонкой монете знаю, уж поверьте.

– Да, новый дукат встретишь редко. Разве что в банке. Где взяли?

– У задержанного Анания Ситникова конфисковал. И ладно бы в кошельке, среди прочей мелочи обнаружился. Так нет, лежал отдельно, в потайном карманчике.

– И что из этого следует?

– Пока не знаю, вам решать, Михаил Евграфович. Скажу только, что мне удалось выяснить по поводу этой денежки.

Фон Дрейер приблизился к чиновнику и прошептал:

– У нас отчеканена, в России-матушке.

– Санкт-Петербург, Монетный двор Его Величества?

– Точнее не куда.

– Секрет, о котором знают все! – рассмеялся Салтыков, – С Петровских времен чеканим голландское золото.

Городничий отстранился от чиновника и обиженно пробормотал:

– А что, ежели разбойник, этот дукат с завода слямзил, поэтому он такой новенький?

– Да-а, – подхватил чиновник, – или со складов Петропавловской крепости…

А и правда! – подумал Салтыков, – Чем черт не шутит. Факт хищения исключать нельзя.

– Знаете что, Густав Густавич, – серьезно сказал Михаил, – Одолжите-ка мне его… для следствия.

Городничий недоуменно вскинул брови.

– Пожалуй, нет. Я его у вас куплю. Вы, надеюсь, не указали его в описи? Какой нынче курс? Два с полтиной?

Городничий задумчиво кивнул.

– Вот и ладненько.

Салтыков подкинул монету в ладони, поймал ее, и быстренько отправил в нагрудный карман.

– Я с вами позже расплачусь.

– Как скажете.

Фон-Дрейер потянулся за бутылкой и наполнил рюмки.

В процессе дальнейшей трапезы повеселевший чиновник расспрашивал городничего, памятуя о семейном положении оного:

– Ну, как супруга ваша, как дети малые?

– Спасибо, Михаил Евграфович, волей Божею.

– Сами как?

– А что мне старику деется! Пока дождей не было – дорогами занимался. Теперь, вот, за пожарную команду борюсь, чтобы на постоянной основе, а не от случая к случаю… Еще для нужд окружного суда здание реконструируем на Вознесенской площади. Да вы об этом знаете.

– Ну а как, к примеру, взгляды ваши …либеральные? Сильно изменились со времен последнего моего визита к вам?

– Шутить изволите? – Дрейер чуть не поперхнулся куском зайчатины, – Не понимаю я ваших намеков, Махаил Евграфович. Извольте для нас, обывателей, попроще изъясняться.

– А что тут не понятного? – усмехнулся Салтыков, довольствуясь произведенным замешательством.

– Да то, что все мои ошибки молодеческие давно уже в прошлом! Да вы, наверное, и сами знаете. …Но с чего вы спрашиваете?

Салтыков пристально посмотрел в глаза городничему и, изменившись в настроении, сказал, отложив вилку с нанизанным фрикасе:

– Да черт с вами, Густав Густавич. Я и сам ошибки совершал по молодости лет. Тоже, представьте, восхищался французишками со всеми ихними революциями, оказавшимися на поверку результатами очередной бубонной чумы, неурожаем зерновых, или, скажем, обнищанием церкви. По наивности своей и незнанию восхищался западным устройством жизни. Как у них там все рационально и продуманно устроено, в отличие от нашего …бетламса 6 6 Сокр. от названия Бетлемской королевской психиатрической больницы в Лондоне. .

Растерявшийся от такого поворота Дрейер аккуратно приложился салфеткой к губам и отложил приборы, вопросительно глядя на Салтыкова.

– А сейчас что?! – продолжал со злостью чиновник, – Нахватался ума. Вижу, насколько лицемерна в своих действиях Европа, будь она проклята. Противодействую Бонопарту, воюю за Палестину, искореняю ересь во славу Государя императора… Хотя сам этим императором и наказан.

Городничий часто заморгал ресницами и судорожно сглотнул, озираясь по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто.

– И только Богу известно, сколько мне еще предстоит бороться не только за себя, но и за вас, дорогой мой Густав Густавич. И вообще, за всех…