Айд Мус - Талахая. Безумие минувших дней

За несколько часов скитаний я вымотался и решил искупаться в море. Талахая настоял на том, чтобы мы остановились неподалёку от остальных, пояснив это так: «Остановимся здесь, чтобы не оскорблять этих замечательных людей и насладиться их компанией. Но пялиться на этих прекрасных особ мы не будем». Хоть он и сказал так, взгляд его настигал обнажённые, блестящие под лучами солнца тела. Находясь там, мы оба пытались держать себя в руках (не в прямом смысле этих слов, разумеется). Талахая разок сказал довольно грязную, но в свою очередь мудрую фразу: «Иди, залезь в палатку и передёрни, тебе сразу станет легче». Я в этом не нуждался, я не был одним из тех, кто приходит на дикие пляжи и подглядывает там за девицами. Мне, безусловно, было приятно на них смотреть, но я уважал чужую свободу.

– Это прекрасно. – Твердил Талахая – Сегодня у людей есть возможность вот так просто собраться у берега моря и сбросив с себя бренные одеяния, отдаться блаженным потокам ветра. И совсем они не дикари, они смельчаки постигшие величие свободы. Настоящие дикари живут там, в бетонных коробках, среди каменных джунглей. Стоит им увидеть титьку, как они сразу же суют руку в штаны.

– Ну, я, наверное, один из них, дикарь, живущий в каменных джунглях.

– Нет. – Твёрдо заявил он. – Ты другой. Я это вижу. Поверь мне, я разбираюсь в людях.

Талахая разделся до трусов и прыгнул в воду. Я последовал его примеру и тоже нырнул. Позже, я лежал на тёплом камне и наслаждался обжигающими лучами солнца. Талахая стоял у воды и бросал камни в море. Затем он набрал в стакан воды, и, брызнув ей мне в лицо, сказал: «Пошли, нам нужна коммуникация».

Бродяги (так я их называю) собрались вокруг плоского камня, на котором разложили еду, в основном это были фрукты. Стоило мне приблизиться к ним и начать «коммуникацию», как девушка с таинственной улыбкой, любезно предложила к ним присоединиться. Я принёс с собой две банки кукурузы и одну банку ананасов, нарезанных кольцами. За столом не было ни одного обнажённого человека, поэтому я был вынужден сходить за майкой, чтобы не светить худощавым торсом. По пути к рюкзаку я подумал о свингерах. Собираясь компанией, они делали всё голыми. Однажды я видел (присутствуя в качестве независимого «научного обозревателя», разумеется) как двое парней «работали» над одной замужней дамой, а рядом с ними сидел её муж и беззаботно попивал коктейль и беседовал с чужой женой, обсуждая какой-то фильм. На мой взгляд, их объединяло влечение к не совсем традиционным видам сексуального досуга, бродяг же, объединяло нечто большее.

Вернувшись к «столу» я обнаружил, что никто из них не притронулся к еде. Они ждали пока один пухлый парень с длинными дрэдами, протрубит в импровизированный горн, сделанный из загнутой пластиковой трубы, обмотанной скотчем на конце. Звуки этого удивительного музыкального инструмента звучали как настоящий горн, не увидев его, я бы не смог отличить от оригинала. Сидевший рядом со мной мальчишка, достал варган и начал бренчать, такт музыки подхватил старик, ударяя по бонго и дамы, которые трясли запястьями с браслетами-погремушками. В общем, ритуал по открытию трапезы превратился в целый обряд, удивительнее которого, мне прежде видеть не доводилось. Когда музыка стихла, Талахая взял в руки банку кукурузы и воскликнул: «Банзай!». Остальные посмеялись и принялись трапезничать.

На том берегу мы провели остаток дня, в компании с приветливыми и интересными людьми. Вечером я сидел на камнях, рядом девчонки плели друг другу дрэды, парни ныряли со скал, пытаясь раздобыть мидий, а девушка с таинственной улыбкой, на белом холсте изображала приближающийся закат солнца. Она ловко орудовала кистями и красками, полностью погрузившись в процесс.

Талахая взобрался на высокий утес и сидел там, глядя на горизонт. Я поднялся к нему, чтобы составить компанию. Молча мы просидели недолго, вскоре он сказал: «Старый говорит он пришёл сюда по тайной тропе. Два дня шёл. Говорит там красиво».

– Думаешь пойти по ней?

– Да. Я не могу здесь задерживаться, моя Мария ждёт меня.

– У тебя же нет припасов.

Он махнул рукой и сказал: «Что-нибудь придумаю»

– Я могу пойти с тобой. – Вполне серьёзно предложил я – Я давно не ходил по тропам. Думаю, это будет интересно.

– А ты не боишься?

– Да я уже ходил по тропам.

– Это не туристическая тропинка. Старик сказал, что это вполне серьёзный переход.

– Если старик справился, а ты вздумал идти туда с маленьким пакетиком, то думаю, шансы остаться в живых у меня есть.

Вот так мы вместе с ним отправились преодолевать небольшой горный массив. Пусть знакомы мы были недолго, нас объединяло нутро авантюриста. Я был крайне осторожным искателем приключений (неопасных), а он верным возлюбленным, который направлялся к своей Марии. Но никто из нас не мог себе даже представить, что с нами случится.

Тропа оказалась совсем не такой, какой я её себе представлял. Я бы даже сказал, что путь мы прокладывали сами, поскольку протоптанного маршрута нам найти не удалось. На мои подозрения о том, что мы заблудились, Талахая ответил: «Да ты не ссы, нормально всё!».

Я шёл следом за ним, словно за гидом, который с абсолютной точностью знал местность, хотя, как и я, он был там впервые. Во время одного из привалов, я попросил его рассказать о Марии. Он отвёл взгляд в сторону, а затем с уверенностью сказал: «Лишь два слова в полной мере могут описать её великолепие. Шедевр мироздания. Если мироздание это творческий процесс, то моя Мария, безусловно, является шедевром».

– Сильное заявление. – Бормотал я, доставая из рюкзака бутылку с водой.

– Однажды, мы стояли с ней в торговом центре, а она с искренним сочувствием смотрела на женщин, которые внизу красили ногти, и как она говорила «рисовали поддельные лица».

– А она не пользуется косметикой?

Талахая помотал головой и сказал: «Она искренняя и не рисует себе масок. Она безумно красивая».

– А что тебе в ней больше всего нравится? Что зацепило?

– Интеллект, разумеется. Ты пойми, внешность она временна, это всего лишь физиологическая потребность. Красивая внешность женщины перестаёт быть таковой, когда ты с ней уже совокупился, утолив желание.

– А тебе полюбился её «внутренний мир»?

Талахая усмехнулся и ответил: «Это примитивная терминология. То, чем я восхищаюсь, бесконечно прекрасно. Потому что развитие разума, беспредельно. И моя Мария знает об этом. Порой она награждала меня чистым, проницательным взглядом, а затем нежно целовала в щёку».

Я слегка иронизировал, изображая плач и надев рюкзак, сказал: «О, это так мило»

Талахая рассмеялся и в ответ заявил: «Ты хоть и умён, но ты глупец, не ведавший возлюбленных объятий. Я был блуждающим судном в бушующем океане, я претерпел грозы и штормы, а моя Мария стала для меня безмятежной бухтой с лазурным берегом, где я обрёл покой».