Юлия Шумова - К цели по серпантину

Редактор Маргарита Дмитриевна Мельникова

Дизайнер обложки Федот Федорович Суриков

Корректор Александр Владимирович Шумов

© Юлия Владимировна Шумова, 2019

© Федот Федорович Суриков, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-6276-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Отец молчит и нервно курит. Дым ветром относит в мою сторону, однако папа этого не замечает. Он о чем-то глубоко задумался и время от времени насвистывает знакомую песенку.

Мама выходит из себя и начинает давать ему последние наставления и высказывать упреки. Временами она всхлипывает, а то и вовсе плачет:

– До смерти не хочется мыкать горе по чужой стороне с больным ребенком на руках, а тебе всё нипочем.

Отец игнорирует её причитания и говорит что-то успокаивающее.

Когда поезд остановится, папа подсадит меня в первый попавшийся вагон и поможет матери вскарабкаться на высокую подножку. Искать свой вагон – совершенно нет времени, поезд на таких глухих полустанках стоит всего одну-две минуты. Сонная проводница поднимет подножку, захлопнет дверь, и оставшийся на перроне отец – живое воплощение дома, спокойствия и беззаботного веселья – еще долго будет мерещиться мне за окном.

Мне отчаянно хочется вцепиться в рукав его куртки и закричать, что есть мочи: «Я хочу домой! Пожалуйста, папка, папочка родной, забери меня домой! Я не хочу никуда ехать! Там мама часто плачет и нервничает!» Но поезд уже равнодушно стучит по рельсам, унося нас от привычного домашнего уюта.

Надо, значит надо. Уверена, что мама тоже мечтает спрыгнуть на перрон и бежать, бежать, бежать! Пешком по снегу, не разбирая дороги, только бы забыться и почувствовать себя свободной! Свободной от внезапно свалившегося на нас горя. Свободной от необходимости тащить на себе больного ребенка, который стремительно теряет зрение, и никто, даже именитые московские доктора, не в силах остановить процесс надвигающейся темноты.

Родители были упрямы в борьбе за сохранение моего зрения, даже где-то одержимы этим. Мама часто выходила из себя и плохо контролировала свои эмоции.

Но я, пятилетняя девочка, делала долгие переходы по суетливой Москве совершенно безмолвно. Никогда не жаловалась на голод или усталость. Я как стойкий солдатик часами стояла, сидела на корточках или спала, облокотившись на мягкую сумочку мамы. Каждый день мы долгие часы простаивали в интернациональных очередях в процедурные кабинеты, а после – в кабинеты к докторам – и слушали их равнодушную монотонную речь о том, что я всё равно ослепну. Диагноз редкий, один на тысячу. Мама отчаянно рыдала и упорно стояла на своем:

– Она будет видеть!!! Я вам не верю, ясно!? Я найду способ помочь своему ребенку!

А потом снова двухчасовой путь назад в гостиницу. Всё время на ногах, в безжалостной одуревшей толпе, которая несется, толкает и отшвыривает, как будто не замечая маленькую девочку с синими кругами под глазами и растерзанную отчаявшуюся женщину.

Иногда с нами ездил папа и дядя Витя. Они много шутили, балагурили, и мама в их присутствии была намного веселее и спокойнее. Мы проходили все те же пути адской московской жизни, вливались в бурный поток метро, по пять часов ожидали своей очереди в процедурный кабинет. Обречённо подставляли голову под град грубостей и ханжеских замечаний медицинского персонала. В дождь и снег мы подолгу стояли на автобусных остановках. Однако под смех папы и дяди Вити жизнь уже не казалась такой тоскливой. Папа приезжал в Москву из суровой Уральской деревни, но неотесанность далекого Урала казалась благородной интеллигентной простотой по сравнению с якобы великосветскими столичными нравами. Но как мы попали в Москву? Какая неведомая сила так надолго задержала нас в этом огромном городе?

Большое участие в моем воспитании принимала бабушка – Смольникова Раиса Николаевна. Она нянчила меня с пелёнок. В советские времена не принято было подолгу засиживаться в декретном отпуске. Никто насильно на работу не гнал, но таков был менталитет советских граждан, и такова была политика партии, что долго ухаживать за ребенком считалось сродни тунеядству. Пособий не платили, и хочешь – не хочешь, а на работу выйдешь.

Мама, едва мне исполнилось четыре месяца, вверила воспитание и уход за мной бабе Рае – своей матери. Бабушка сама воспитала четырех детей, одна, без мужа. Всю жизнь работала на животноводческой ферме и, когда пришла пора нянчить внуков, её здоровье оказалось сильно подорвано астмой, заработанной на уральских морозах и в неустроенном советском быту. Бабушке оформили инвалидность, но она продолжала работать ветеринаром.

Бабушка Рая представляла собой типичную русскую женщину рабоче-крестьянского класса: ловко управляла лошадьми, таскала тяжеленные бочонки и отпугивала волков, которые всю ночь завывали под стенами животноводческой фермы. Начальник бабули брал ружьё и приказывал ей шагать впереди, чтобы определить местонахождение зверя. Маленькая хрупкая женщина шла и старалась не бояться, иначе засмеют. Она, как многие советские женщины, стремилась не отлынивать от тяжелой работы и не казаться слабой. Она трудилась много, усердно, без выходных. Её дети жили в землянке и были предоставлены сами себе. Старшие следили за младшими, а самых маленьких, чтобы те не залезли, куда не надо, привязывали к ножке железной кровати. Привязывали и мою маму, самую младшую.

Отец, безусловно, у детей был, звали его Афанасьев Семен Семенович, но он с молодой супругой развелся быстро, когда дети были еще совсем маленькими, и поселился в благоустроенной комфортабельной квартире в закрытом военном городе. Детей навещал изредка и выделял самую младшую – Галю. Покупал ей разные сладости и строго велел со старшими не делиться. А дети по-прежнему жили в землянке. Бабушка Рая люто ненавидела деда Семёна и предпочитала его не подпускать к детям и дому. Дед Семен Семенович, по натуре властный хозяин, директорствовал в совхозе Заря и слыл вполне уважаемым человеком. Наполовину киргиз, Семен Семенович взял бабушку в жёны из многодетной семьи. Она была младше его на двадцать три года. Примечательно, что бабушка стала его третьей женой – не только по счёту, но и в семейной иерархии. Иногда дед ездил ко второй жене, а иной раз и Раису к ней привозил. Женщины пели песни, что-то стряпали и по-своему дружили. Скорее всего, их объединяла не столько любовь к полигамному диктатору-мужу, сколько презрение и общая обида на него.

Была у моей бабули-крестьянки одна примечательная особенность – она страстно любила читать. Поздним вечером возвращается домой, в пять утра выезжает, но книгу перед сном обязательно почитает. Отсюда, наверное, её тяга рассказывать разные лесные сказки про медведей, лис и волков. Сказки всегда начинались одинаково: про деда и бабку, живущих в лесу, и про медведя, который почему-то всё время стоял под огромной лесиной. В этом месте бабушка постоянно засыпала, и оставалось неизвестно, почему медведь стоял под лесиной и чем дело кончилось.