Илья Гейман - А еще был случай… Записки репортера

– Серьезное решение? Навсегда? – спросил я у парней. – Или, когда об указе забудут, вы снова возьметесь за свое?

– Нет, мы твердо решили. Научимся, начнем зарабатывать. И жить на эти деньги, как все люди, без оглядки.

– Значит, демобилизация?

– Да, полная.

Вечером я пришел в общежитие. На звук отпираемой двери выглянула девушка, ученица из нашего цеха.

– Знаешь, что я хочу тебе сказать, – возбужденно заговорила она. – Днем у меня был вопрос, не знала, как что-то на машине сделать… Пошла к тебе спросить, а за твоей спиной два охранника стоят. Струхнула и не стала подходить.

Я расхохотался.

– Они такие же ученики, как ты. Ко мне сегодня их приставили.

– Слушай, а немного борща не поешь? – спросила она так по-свойски, что я по-свойски и согласился.

С этого и возникла наша коммуна. Я сразу начал прилично зарабатывать – появилось подкрепление к их ученическим копейкам. Девчонки стряпали, варили чай. Но, главное, у нас теперь было с кем поболтать. Жизнь как бы изменилась.

При этом не было никаких заигрываний, ухаживаний. Да я и не очень понимал, что это такое. Может быть, природа еще во мне не проснулась.

Кто умеет в буднях быть счастливым,

Тот, и впрямь, счастливый человек.

Была у меня замечательная авторучка. Трофейная. Мне привезли ее в подарок с фронта. До того я всю жизнь писал пером, которое называлось “86”. Макал его в чернильницу. А тут новенькая, блестящая самописка – хоть возьми и полижи. С золотым пером и таким же золотым зажимом для кармана.

Вспомнил я о ней потому, что в первые дни в Хабаровске собрался в театр. А как иначе? В больших городах люди всегда ходят в театр. Принаряжаются, и ходят.

С нарядами, правда, у меня дело обстояло неважно. За войну мы ничего нового не покупали. Наоборот, несколько раз выскребали, что могли, и отдавали в помощь фронту.

Теперь я оставался в потрепанном костюме, в каких-то опорках на ногах, да в латанной рубашке. Жаловаться было нечего – все тогда жили очень бедно. Да об этом и не думалось – привыкли, присмотрелись.

Словом, собрался я в театр. Посмотрел на себя критически в зеркало и вспомнил об авторучке. Подумал: она украсит пиджак и отвлечет внимание от безобразных брюк.

Пристегнул ее в наружный карман и она, действительно, засияла у меня на груди.

В театре я с гордостью поглядывал на нее, расхаживая по фойе. Заметил, что многие, пришедшие в театр, одеты не лучше меня. Правда, встречались и принаряженные, хорошо пахнущие, но их можно было по пальцам пересчитать.

В какой-то момент бросил взгляд на собственную грудь и вижу – ручки на месте нет. Я забеспокоился, поспешил к своему месту в зрительном зале, принялся искать под креслами – ручки нигде не находилось.

Для меня это было равносильно катастрофе. Расстроенный, почти не спал ночью – мысленно оплакивал утрату.

Наутро пришел на работу. Мои мазурики сразу заметили, что я не в себе, и спросили:

– Что-то случилось?

Рассказал им о ручке и о том, как она пропала.

– Может, стащили? – посмотрел я на ребят. – Слушайте, у вас, возможно, есть какие-нибудь знакомые в этой среде. Поспрашивайте, а вдруг, кто знает? Я им деньгами смогу отдать…

Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования.

Я показал парням их линотипы – каждому свой. Усадил за клавиатуры и дал задание на всю неделю: узнать, где какие буквы находятся и приучать к ним пальцы, чтобы чуткими становились и сами дорогу узнавали.

Вернулся на свое место и только успел включить машину, ко мне подошла девушка из администрации.

– Позвонили из редакции “Тихоокеанской звезды”. Просят зайти к этому человеку, – она протянула записку. – Там и адрес.

– Когда зайти?

– Сейчас.

– А работа? У меня набор в текущий номер газеты.

– Я спросила на верстке. Сказали, ничего срочного нет. Можешь идти.

– Не знаешь, зачем?

– Они не говорили.

Я пошел по адресу. В голове стучал молоточек: “Я знал, что будут ругать. Зачем вызывают – домой отошлют?”.

Шел-шел и к своему удивлению пришел к родному общежитию. Оказалось, оно стоит во дворе редакции. Вошел в здание, нашел человека по записке.

– Как поживаешь? – спросил он.

– Хорошо. Осваиваюсь.

– Знаю. В общежитии устроился. Не обижают?

– Нет, люди хорошие.

– А с питанием как?

– Хлеб по карточке. А остальное… За войну привык…

– Пора отвыкать. Знаешь, зачем я тебя позвал?

– Ругать будете?

– Да нет, ругать не за что. Наши метранпажи тебя хвалят. А дело у меня к тебе вот какое. Напротив твоего дома есть столовая. Мне кажется, она без вывески, но найти можно. Как раз напротив твоего дома. Вот, возьми письмо и передай его заведующей.

– А что потом?

– Как что потом? Потом у тебя каждый день будет еда и ты начнешь забывать свои военные привычки.

– А хлебные карточки? Они у меня останутся?

– Конечно, останутся. Это к ним приварок…

– Можно, я туда в перерыв зайду? Сейчас у меня газета, набор в номер.

– Конечно. Только не откладывай. Смотри, голодным останешься…

В обеденный перерыв понес письмо в столовую. Помещалась она в деревянном доме через неширокую улицу от моего общежития. Вывески, и впрямь, не было. Я вошел в небольшой зальчик с парой столов и буфетной стойкой. За ней виднелась кухня.

Повариха увидела меня, заулыбалась.

– Проходи, мальчик, смелее. Ты чей?

– Как это чей? – растерялся я.

– Кому ты обед берешь?

– Себе…

– Как себе? Да ты знаешь, чья это столовая?

– Нет…

– Это столовая краевого комитета партии. Так что ты, считай, не дорос для себя обеды получать. Ну, какой ты начальник?

– Да не знаю я ничего. Меня сюда прислали… С письмом…

Повариха что-то прокричала во весь голос – позвала кого-то. Пришла, как я понял, заведующая.

– Посмотрите, какой к нам кучерявенький красавчик пришел!

Заведующая подошла ко мне.

– Зачем пришел?

– У меня письмо. Сказали, чтобы я пришел по этому адресу.

– Давай, посмотрим. – Заведующая прочла, посмотрела на меня внимательно и сказала:

– Письмо из крайкома. Берем этого человека на учет.

– Кого? – всполошилась повариха. – У нас же только большие люди обедают. А он? От горшка два вершка. Слушай, паренек, ты начальник чего?

– Да ничего! И никакой я не начальник. Меня прислали в Хабаровск в типографию. У них газету набирать некому…

– Какую газету?

– “Тихоокеанскую звезду”…

– Ну, раз из крайкома письмо прислали, будем считать тебя большим человеком. Давай посуду.

– Ничего у меня нету…

– Может, сейчас поешь?

– Спасибо, – заулыбался я.

– Мне налили тарелку супа и я начал с жадностью его уплетать. Повариха стояла надо мной и говорила: