Илья Гейман - А еще был случай… Записки репортера

Тем не менее, собрался с духом и пошел по повестке, не переставая думать, где я мог проколоться.

Человек в штатском встретил меня несурово. Задал несколько вопросов о моей жизни, семье, работе. Потом спросил:

– У вас когда-то были сложности с получением паспорта?

– Да, моего первого паспорта.

– И что же случилось?

Я рассказал историю о метрике, которую никто не мог перевести с португальского. О том, как мое свидетельство о рождении потерялось в Москве и поэтому я долго был без паспорта.

– И как все-таки вы оказались с паспортом?

Мне пришлось рассказать мою историю. Об отце Маркусе Пятигорском, который умер. О втором замужестве мамы и о том, что у меня появился новый отец.

– В милиции ему посоветовали усыновить меня, дать мне свою фамилию и отчество. Это позволило милиции выдать мне паспорт без потерявшейся метрики.

Хозяин кабинета улыбнулся, пожал мне руку:

– Спасибо, вы свободны.

Я оторопел. Не мог понять, зачем меня вызывали в ОВИР.

– Это все?

– Да, все.

– Извините, не могу ли я задать вам вопрос?

– Пожалуйста…

– Вы знаете, я журналист. Профессиональный журналист. Получаю гонорар за конкретную работу, которую выполняю. Сейчас я сделал работу для вас: перенес свои дела, пришел сюда, добросовестно ответил на ваши вопросы. Теперь скажите: вы можете заплатить мне за это гонорар?

Собеседник молча смотрел на меня. Он, наверное, прикидывал в уме – я сумасшедший или просто придурок.

– Я вас не понимаю, – произнес он наконец.

– Объясню. Не могли бы вы в качестве гонорара рассказать мне, зачем я к вам пришел?

Хозяин кабинета облегченно улыбнулся:

– Эти сведения не для разглашения, но вам скажу. Человек, который владел вашей метрикой, найден. Теперь она в безопасном месте. А вас я пригласил, чтобы понять, как ваш документ попал к постороннему человеку.

– Значит, у меня был двойник?

– Да, с вашей необычной историей жизни, с вашим именем Ильич и фамилией Пятигорский. Это все, что я мог вам сказать…

Я понял, что спрашивать больше услышанного бессмысленно. Мне оставалось только долгие годы моей жизни пребывать в неведении о загадочном приключении с моим паспортом.

Вы может смеяться, но это еще не финал запутанной истории свидетельства о рождении.

Лет через шестьдесят после моего хождения за паспортом поехал я в Рио-де-Жанейро к своим родственникам. Кто-то из них поинтересовался, почему я не Пятигорский и почему не Ильич. Пришлось рассказать о злоключениях с метрикой и обо всем, что после этого произошло.

Кармен – она вдова моего двоюродного брата – поохала, посокрушалась по поводу непрофессиональной русской милиции. На том дело и кончилось.

Прошло после этого года полтора. Я снова прилетел в Бразилию. По дороге из аэропорта Кармен сказала, что меня ждет занятный сюрприз.

Дома она протянула мне большой лист бумаги.

– Что это?

– Посмотри…

Я посмотрел и обомлел: моя метрика!

– Откуда она у тебя?

Кармен рассказала.

Ей было известно, что мои родители до депортации из Бразилии жили в пансионате в районе Капокабана. Это знаменитое место в Рио-де-Жанейро. Там кварталы богатых домов и известный на весь мир пляж Капокабана.

Так вот, Кармен решила, что я должен был родиться по месту жительства родителей на Капокабане. Пошла в местную мэрию и ей без всякой волокиты выдали копию моей метрики.

Сейчас она лежит у меня в архиве, как напоминание о страстях, которые вились вокруг нее десятки лет.

С людьми ты тайной не делись своей.

Ведь ты не знаешь, кто из них подлей.

Как сам ты поступаешь с божьей тварью,

Того же жди себе и от людей.

В один прекрасный день Борису Григорьевичу позвонил из Хабаровска начальник краевого управления полиграфии.

– Борис, у нас тут сложная ситуация образовалась. Некому набирать краевую газету “Тихоокеанская звезда”. Положение настолько тяжелое, что я, наверное, не выберусь из него здоровым и невредимым.

– Сочувствую. Но чем я могу помочь?

– Срочно пришли сюда в командировку одного линотиписта.

– Но у нас же тоже газета. А линотипистов раз-два и обчелся.

– Не прибедняйся. У тебя вон какой орел есть, москвич. Всю войну на себе вынес. И сынок твой крепко подрос. Его и пришли в Хабаровск. Пусть в большом городе, в столице пооботрется. И людям поможет, и себя покажет.

Борис Григорьевич заколебался. С одной стороны, своя рубашка как бы ближе к телу. С другой, этот человек не раз во время войны сильно выручал нашу типографию…

– На сколько дней командировка?

– Скажу честно – не знаю. Набирать некому. Вопрос на контроле на самом верху. Пусть приезжает и садится за линотип. Дадут ему учеников. Выучит, и вернется домой.

– Может, мне с ним приехать?

– Зачем?

– Сын все-таки…

– Не паникуй. Он уже не ребенок. Иди, собирай вещи в дорогу.

В тот день кончилось мое детство. Началась взрослая жизнь.

У страха глаза велики. Я с тревогой уезжал из дома – первый раз в жизни в другие края. Один, без родителей. Не представлял себе, какие еще бывают на свете типографии – больше или меньше моей? Думал, засмеют на новом месте, как нескладного недоучку.

Но, на удивление, работа в Хабаровске оказалась привычная, как дома – набирай быстрее и ошибок делай поменьше. Уж к этому-то я был привычен.

Машина мне попалась хорошая. Как я потом узнал – лучшая. Мне ее выделили не за красивые глаза, а потому, что на ней набиралась главная газета в этой типографии – “Тихоокеанская звезда”.

Стоял тот линотип в самом углу цеха. Там сходилось два больших окна – так что я не был обделен привычными зеваками.

Когда пришел, на машине никто не работал. Начальник цеха – он показывал мне свое хозяйство – вопросительно посмотрел на меня. Его взгляд можно было понять без труда.

– Я только что с поезда, всю ночь ехал…

– Устал?

– Да вроде нет.

– Работать сможешь?

– Смогу, конечно…

– Как с харчами?

– Мама в дорогу собрала…

– Ну, и хорошо. Вот оригиналы статей. Все это пойдет в текущий номер газеты. Набирать их было некому, а скоро начнется верстка. Выбирай для начала, какая понравится и – вперед. Готовые гранки набора будешь выставлять вон на тот стол.

Я привычно включил машину. Набрал первую строку – свое имя для контроля. Затем заголовок статьи и все пошло, как дома, как на моем испытанном “американце”.

Вскоре за окном появились первые зрители. Да и в самой типографии любопытные нашлись. Приходили, стояли за моей спиной, смотрели. Некоторые, я думаю, оценивали.

Подошел начальник цеха:

– Не тушуйся. Посмотрят, посмотрят и уйдут. Работай спокойно…