Мария Шкурцман - Ноилениум

Раздался стук в дверь и на пороге возник Эльдар с неизменно ослепительной улыбкой:

– Привет, Александер-бей. Что помятый такой? Не выспался? Али красивый девушка мешаль?

– Эльдар, не до шуток. Я серьёзно не выспался.

– Что так?

– Думал много.

– А ты не думай. Ложись спать и ни о чём не думай. Меня бабушка Гамзе-ханум так в детстве учила, когда я боялся засыпать один.

– И что, помогало?

– До сих пор помогает.

– Я так не смогу – не думать. Если б по башке кто шибанул.

– Ты Аллаха не гневи, Сашка. Могут и правда шибануть.

– Не буду. Заказы новые есть?

– Нет, пока висим. Но… – Эльдар поднял указательный палец вверх и сделал эффектную паузу.

– Что «но»?

– Если не сорвётся, то скоро я приведу шикарного клиента с великими планами, только надо завершить текущие дела. Потом времени не будет.

– Слова-то какие…

– Обижаешь. Я турок! Сын великого Ататюрка! Обещаниями не бросаюсь на голом месте.

– На пустом, Эльдар, на пустом месте. Я тебе верю. Но наверное, придется вам закончить текучку без меня. Устал я. Пару дней в офисе появляться не буду. Надо кое-что обдумать. Звоните только, если будут срочные вопросы.

– Ладно. Но ты мне не нравишься.

– Ничего. Я не красна девица, чтоб тебе нравится. Работай давай для всеобщего блага.

Эльдар в очередной раз сверкнул улыбкой и исчез за белой филёнчатой дверью.

С того дня Саша почти безвылазно сидел дома, просматривая криминальные сводки; обзванивая дальних родственников и старых знакомых. Большинство номеров были уже неверны, но те кто отвечал с трудом вспоминали, кем им приходится Чернецов, не говоря уже о Розе. Саша страшился и одновременно жаждал узнать что-либо новое о её убийстве. Они никогда не были друзьями или врагами. Не имели общих тайн. Саша, ещё мальчишка в те годы и Роза, безликое молчаливое создание, постоянно таскающее бабушке тарелки с кашей или лекарства… Ловящее каждое бабушкино слово… Бабушка! Вот та ниточка, которая связывала их, по сути чужих друг другу людей. И он старательно пытался вспомнить всё, что слышал или видел в те дни…

…Стоял на редкость тёплый июнь. Тогда самым любимым Сашкиным занятием было валяться в огромных зарослях гортензии на старом покрывале, которое стелила бабушка прямо на траву. Ему нравилось слушать стрекот цикадок, ловить аромат вянущих на жаре цветов, наблюдать за ленивым полётом птиц. Кустарник цвёл почти под окном бабушкиной спальни, которое частенько было распахнуто настежь. Благодаря последнему обстоятельству как-то раз Саша невольно подслушал разговор, из которого тогда ничего не понял, и потому благополучно забыл. Роза о чём-то просила Маргариту, а та уже серьезно больная, нехотя отбивалась. Саша подкрался ближе. Роза настаивала:

– Маргарита Вульфовна, вы же знаете, как я вас уважаю. Никогда не сделаю вам во вред, но оставлять серьёзные вещи мальчишке – неразумно. Поймите, он не оценит. Не сбережёт.

Бабушка отвечала слабым голосом, но в нём звучала обычная уверенность:

– Нет, Розочка. Я приняла решение. Сашенька – умный мальчик. Он мой единственный наследник. Кроме того, так распорядился Пётр.

– Но вы сами сказали – мальчик! Дитя!

– Пусть так, – отвечала Маргарита. – Но не волнуйся. Я найду способ оформить всё разумно.

Роза опять раздражённо убеждала, приводя всё новые аргументы, но бабушка стояла на своём…

Вспоминая об этом теперь, Саша ясно понимал, что у Маргариты Вульфовны были свои взрослые тайны, в которые она его не посвящала. Однако Розе они наверняка были известны.

А в среду позвонила Люся. Она сдержанно попросила забрать её и мать из Ольгино. Саша понял, что обида не забылась, а как это часто случается с женщинами, многократно прожёвана словно жвачка и раздута до невероятных размеров. «Если этот пузырь лопнет, долго не отмоешься», – обречённо думал Чернецов, заводя машину.

Дорога ложилась ровной графитовой лентой, петляла поворотами и расслабляла. Мысли будто остались дома, в холостяцкой квартирке. Вчерашние тревоги превратились в обрывки тумана, который тает при первых лучах солнца. «Всё будет хорошо», – наконец созрела оптимистичная мысль и в это мгновение на дорогу метнулась пожилая женщина, стоявшая прежде на обочине. Саша резко затормозил, но столкновения избежать не удалось. Глухой стук возвестил об ударе. Внутри всё похолодело. Сердце стучало в висках, но мозг соображал ясно: он не мог критически навредить ей. Из-за дорожных работ, которые велись на этом участке скорость Тойоты была невысокой.

Саша огляделся по сторонам. Никого не было. Если он сейчас заставит себя выйти из машины и состояние женщины не совсем плачевно, у него есть шанс решить ситуацию мирно. Нужно только заставить себя выйти.

Однако она поднялась сама и хромая, направилась к водительской дверце. Это была пожилая цыганка. Лицо испещрённое морщинами, сразу показалось недобрым, а острый взгляд проник в самую душу. Саша вышел ей навстречу и спросил:

– Что же вы не смотрите по сторонам, когда дорогу переходите? Отвезти в больницу?

– Не надо в больницу, соколик. Нога у меня всю жизнь кривая. На непогодь так болит, что ступить не можно. Вот и сейчас крутит, зараза. Не надо в больницу. Цела я. Только от бед это тебя не избавит.

– От каких бед? Вы сами виноваты. Переходили в неположенном месте. На дорогу не смотрели.

– Что мне на дорогу смотреть? Я судьбу наперёд вижу. И человека в казённой форме вижу, и недобрый знак в твоей жизни.

– Ладно, сколько хотите?

– Немного хочу, голубь… Людские пути в клубок сплетаются. И один Бог знает, что за полотно из этого клубка будет соткано. Раз нас с тобою свели, значит так надобно. Потому много мне не требуется, соколик. Ладонь свою покажи. Может и подмогёт тебе старая цыганка.

– Зачем вам моя ладонь?

– Показывай, говорю, руку. Ладонь – это лицо судьбы. Ты мою судьбу мог оборвать сейчас, за это свою покажи.

– И это всё?

– Всё, всё.

Саша, мысленно матерясь и ругая на все лады свою беспечность, протянул руку. Старуха уставилась в ладонь, наклоняясь так низко, что её грязные волосы и длинный нос, едва не задевали кожу. Отвращение с каждой секундой становилось всё отчётливей. Больше всего на свете хотелось повернуть время вспять и объехать эту мерзкую бабу несколько минут назад. Тут она вздрогнула и начала плевать по сторонам.

– Слушай, может пора завязывать со спектаклем, а, Кассандра? – не сдержался Чернецов. – Держи косарь и я поехал.

– Нет, красавчик, забери деньги. Они прокляты и мне даром не нужны. Вот послушай, что я скажу тебе и век благодарить будешь старую Каце. Сперва про прошлое скажу и про настоящее, а если согласишься с тем, что услышишь, скажу что ждёт тебя. Согласен?