Игорь Олен - Войны инков. Incas

Тени скользили; Сиа впускала их за оборванный полог. Кáвас их пересчитывал. В очаге тлели угли.

– Тридцать пришли… Давай!

Он вытащил золотой самородок в образе Клубня – местного бога. Все повалились, забормотали:

– Предок! Родитель!..

– Землю Сосущий!!..

Также приветили птичье чучело, вытащенное из тряпок и почитаемое вторым кумиром.

– Тучегонитель!..

– Бог Всекрылатый!!..

Дёргая крыльями, Кондор спел баритоном:

Ответствовал слёзный писк:

Боги всплакнули. Зрители утирались ладонями.

Кондор вознёсся и захрипел:

Гости молили:

– Не улетай, бог Тучегонитель! Не уноси прочь Землю Сосущего!! Мы не трусы! Боги, мы с вами!

Кáвас прижался поочерёдно к Клубню и Кондору. – Говорят они: завтра делать дорогу… кирками бейте инков! И говорят ещё: знак к началу подаст вождь с крыльями… И в Селении Пумы бьют инков тоже. Братья, готовьтесь!

Как все ушли, он шлёпнулся возле идолов, изнеможенный пением и спинной острой болью, ибо недавно был измолочен волей Римаче.

Утром люд вытянулся вдоль склона. Кирки кололи скалы и камни. Вздрагивали концы пращей, стянутых, по обычаю чача, вкруг их голов; от пота чернели робы. Вскоре затишье лопнуло спевкой:

– Айау хайли! Айау хайли! Йэх, топорами! Йэх, камень в пыль! Общинники, попотеем, потрудимся!

Кéчуа, – главный инкский народ, имперский, – с пиками и щитами бдели. Градоначальник щерился: «Славно трудятся и поют, лентяи! Вникли во блага, кое приходит в их жалкий быт!» Из сумочки, что висела на локте, он вынул коки, чтоб угостить старейшин óбщины и курак. Вождь Мáйпас кланялся и заискивал:

– Кока вкусная! Наш Римаче – царь Папамарки!

Вдруг длинный Пи́пас, кутанный в плащ, вскричал для черни:

– Лучше трудитесь, хайли-ахайли!

– Знаешь молвь руна-си́ми! – хекнул Римаче в качестве шутки (длинный курака был туповат, считал он) и пошутил опять: – Пи́пас, Пи́пас! Ты завернулся в эту накидку, будто в шерсть лама!

Все рассмеялись.

– Чача! Нельзя без дороги! – хекал с ухмылкой градоначальник. – Мáйпас и Пи́пас – маленькие кураки, им хватит стёжки. Мне хватит троп. Но Ясный День, иль наместник Востока, иль управитель – им дай дорогу, столь они славны!

Мудр инка-милостью! Знает тайну: будет дорога цепью окраине, прочной связью с Империей. Как обвал, если чача восстанут, хлынут и сломят бунт древоухие, главный инкский народ! А тракты направят дальше и дальше – до Ханко-вáльу и его чанков, смывшихся на Крючок Урубамбы от гнева Куско, и до иных стран. Градоначальники будут там нарасхват, по опыту знал Римаче… Пики, извергнувшись из туманов, княжили в высях. Мыслилось, что низины вроде как чернь, а склоны – как бы кураки, Солнце над ними – как Титу Йáвар, что и возвысил предков Римаче в инки-по-милости. Хорошо вознестись бы некаким пиком, грезил Римаче… С этих глобальных дум восхотел он надрызгаться и ушёл в Папамарку вместе со стражей.

Вскоре вождь Пи́пас скинул свой странный кожаный плащ и выставил крылья кондора, подавая знак восставать.

– Айя!!! – крикнул Кáвас, приковылявший на костылях с пращой в руке.

Чача бросились на солдат; их кирки стучали в шлемы. Кéчуа пятились, но когда покатились в них валуны – рассеялись, и мятежники стеклись к крепости. Древоухие защищались там от снарядов, сыпавших из пращей восставших. Видя, как милый лезет на приступ, чача-наложница с воплем ярости побежала к Римаче. Он с ней управился, а потом подвёл к крепостной стене близких Пи́паса.

– Сброшу их!!

Но те прыгнули сами да и убились. В крепости струсили и решили Римаче выдать повстанцам, прежде порвав ему петли мочек ушей, где каждая – « в четверть вары (83.5 см) , а толщиной в полпальца », и удивительно, что « такой мизер мяса, коим кончалось ухо индейцев, был так растянут, что помещал внутрь вещи, формой и мерами походившие на предобрый круг гончара; ведь диски, кои вставлялись в петли ушей их, были огромны ».

Вдруг взвыли раковины; в селение ворвалась рать инков с пиками и щитами. В красных носилках был Виса Тýпак, многомогучий, принц и сын Солнца, волей Владыки князь Чачапуйи и управитель. Чача пленили, выстроили на площади. Молодой Виса Тýпак, спрыгнув с носилок, выбросил взлаяв:

– Бунт?! Убиваете?! Возвращаете скотство?!

Дёргая грузными золотыми ушами, он стал дробить лбы пленных. На триста пятом казни закончились. Позже, в крепости, он сел к скатерти с ламьим мясом, водкой, фасолью и обнажил из-под шлема стриженную под ноль голову, стянутую всецветной, как и у всех пачакýтековых чад, лентой. Волос сидевших с ним пятитысяцких перетянут был лентой чёрной, что ниспускала толстые жёлто-красные нити. Тысяцкие, с их меньшей толщью лент, нитей и вставок в уши, кучились на другом конце. Это всё были инки, высшая раса Анд.

Подумав, градоначальник с чашами встал от скатерти, чтоб почтить принца речью и рассказать про бунт: – Эти чача злодеи…

Тот оборвал его: – Повторится впредь – казнь всем! Казнь и тебе, раб! Дай мне зачинщиков. Я отправлю их в Чили… Слово Великого! Пью с ним! – Принц сел на корточки, фасом к югу, выпить с Владыкой, чем вызвал трепет, так как могли это только лишь родственники династа (к ним Виса Тýпак и относился в качестве сына не от какой-нибудь там наложницы, а от пальи высшего ранга).

В сумерках чача молча отправились погребать тела убиенных в ямах ущелья, где, взявшись зá руки, хороводились.

А Римаче их совестил: – Что сделали? Небо в тучах, Солнце не хочет вас! Плачет добрый, могучий наш Благодетель, Светоч Народов! Сколько убито – плачет он – верных кéчуа, кротких, преданных! Но Владыка вас любит, он вас прощает: переселяет вас жить в пустыню, в Чили, в Такаму. А в Папамарке будут жить кéчуа 20 20 Генетически, политически, социально связанный с инками, этот андский народ стал базовым в инканате – в инкской империи. Только кечуа возводились в ранг инков милостью (инков-по-привилегии), составляли штат челяди инков крови и их чиновников. Знак отличия кечуа, кроме прочего, – это круглые деревянные вставки в мочках ушей; их прозвище – «древоухие». , кои любят Владыку. Выберем должных переселиться!