Тихон Стрелков - Призрачная нога

– Эй, Смолл! ― окликнул его Билл. ― Со следующего раза будешь брать половину.

Смолл не обернулся, не уверенный, что следующий раз вообще будет.

***

Обычно выманить жука-секача ― дело простое. Достаточно отыскать широкую норку и разбросать возле нее мелко порубленную траву. Секач учует лакомство, решит, что это проделки самки, и поспешит выбраться наружу. Тут-то на него и набросится притаившийся охотник.

Смолл сидел, прислонившись спиной к прохладному одревесневающему стеблю Вечной руты, и ковырял луком сухую землю. То ли он не слишком заботливо порезал траву, то ли жук в норке уже приходовал другую самку, никто не торопился показываться. Солнце медленно клонилось к горизонту, времени у Смолла оставалось все меньше, но он не хотел возвращаться домой ни с чем. Отец этого не поймет. Начнет издеваться и хохотать. «У тебя был целый день, ― скажет он, ― и ты не поймал жука? Какой же из тебя охотник?». Смоллу придется полночи выслушивать ругательства вперемешку с наставлениями. Нет, лучше он подождет.

От тяжелого аромата руты у Смолла кружилась голова. Ему не верилось, что он еще вчера с удовольствием пил настойку из сухих соцветий этого растения. Быть не может, чтобы, засохнув, что-то так сильно изменяло запах. Он поднял голову и увидел, как стайка летающих рыбешек резвится вокруг белых цветков Вечной мыльнянки, собранных в изящные полузонтики.

«Может, сочков хотя бы наловить?» ― подумал Смолл и вздрогнул, услышав позади шебаршение. Попытаться высунуть голову и посмотреть, кто там ― самое глупое, что может случиться с охотником. Смолл тихо, спиной скользя по стеблю руты, поднялся на ноги и затаил дыхание.

Шебаршение стихло. Слышно было только хлопанье тонких крыльев сочков, сталкивающихся у цветков руты. Держа лук со стрелой наготове, Смолл не шевелился. Толщины стебля немного не хватало, и краешки его плеч выглядывали по сторонам живого столба. Кто бы сзади ни прятался, любое движение выдаст Смолла. Если уже не выдало…

Смолл увидел, как в десяти двойных шагах напротив него из норки выглянули тоненькие коричневатые веточки и заколебались на усилившемся ветру. Веточки удлинялись, и вскоре показалась мордочка с черными глазами и острыми, точно фондорийские клинки, жвалами. За стеблем руты раздалось «КЛАЦ-КЛАЦ», и Смолл бешено заорал, бросаясь вперед. Он осознавал, как рискует, но другого пути вернуться домой с лапами секача не было. С двумя жуками не справиться. Нужно разделять.

Секач, едва показавший туловище с белыми наростами, испугался крика и скрылся под землей. Смолл перепрыгнул через норку и помчался по извилистой тропинке дальше. Он слышал неотстающее клацанье за спиной и частый топот шести шустрых лап. Незакрепленный рюкзак бил ему по спине, словно подгоняя, а деревянная ручка зонта то и дело отвешивала подзатыльники. Крик наверняка привлек к тому месту всех, кого только мог, и Смолл, петлявший по тропинкам, надеялся не столкнуться с ними. В груди у него уже кололо, а ноги с каждым шагом становились все тяжелее. Он заметил табличку, притороченную к столбцу, на ней большими буквами было вырезано «Лужа», и свернул влево.

Впереди заблестело озеро, и Смолл побежал еще быстрее. Перемахнул через бревно, споткнулся о выступающий из земли косяк, но удержался на тяжеленных ногах. Древко лука скользило в потной ладони. Добравшись до песка, он скинул с плеч рюкзак и резко обернулся. В то же мгновение секач, размером с безногую пони, бросился на него. Смолл дернулся в сторону, но сапоги скользнули по песку, и он упал. Над головой пролетело светлое брюшко, и Смолл, перекатившись, вскочил на ноги.

Жук сердито клацнул жвалами. Его коричневый панцирь, состоящий, словно из двух округлых котелков, сверкал на солнце. Смолл вытер ладонь о брючину, смахивая песок, затем двумя пальцами вытащил из колчана за спиной новую стрелу, легко вставил в лук и прицелился. Секач застыл, шевеля лапами в песке. Смолл никогда не понимал эту их особенность. Попались вы в засаду охотнику ― так боритесь, бросайтесь, кусайтесь, толкайтесь; если струсили ― бегите, но не сдавайтесь. Зачем сдаваться? Зачем ждать?

Он знал, что рано или поздно жук атакует, и не решался стрелять раньше. Секач полз на зов самки, следуя инстинкту размножения, а когда Смолл напугал самку, самец не полез за ней в норку, он помчался наказывать обидчика. Иногда Смоллу казалось, что в этих неразумных созданиях благородства куда больше, чем во многих разумных людях.

Жук клацнул жвалами и, загребая лапками песок, бросился на Смолла. Панцирь секача не пробить, сколько не пробуй, от головы стрела скорее отскочит, чем нет, а потому есть лишь рот и мягкая шейка над головой. Смолл выбрал первую мишень и отпустил тугую тетиву. Стрела попала в цель. Жука передернуло, он резко сменил траекторию, пробежал еще немного, после чего замертво повалился в песок.

У Смолла по телу побежали мурашки.

Он понял, что секач перед смертью, словно бы осознал, что его ждет, и попытался в последний раз вернуться к самке.

Смолл отшвырнул лук и побрел к озеру. Ноги увязали в песке. Руки болтались вдоль туловища. Он зашел по колено в воду и со всего маху пнул. По озеру поползла рябь. Он пнул еще раз и еще. Соленые брызги летели ему в лицо, сапоги наполнялись водой, мокла одежда. Но Смолл не прекращал. Ему хотелось намокнуть, хотелось, чтобы глаза жгло, хотелось делать все то, чего мертвый жук уже никогда не сможет сделать.

«Почему чертов секач в самый последний момент свернул? ― не понимал Смолл. Он ненавидел дичь, которая показывала хотя бы зачатки разума. Ее убийство пробуждало в нем чувство вины, тягучее и разъедающее. ― Почему даже не попытался, умирая, клацнуть меня жвалами, а помчался к самке?».

«Смертельно раненные насекомые опасны вдвойне, ― учил его отец. ― Они безжалостны и ни перед чем не остановятся, чтобы разорвать тебя на части». Но где была эта безжалостность, когда секач, получив стрелу в пасть, пронесся мимо Смолла? Он предпочел приблизиться на несколько шажочков к самке, а не вцепиться жвалами в охотника. Жук выбрал любовь. Смолл знал, что скажет на это отец:

«Секач не любовь выбрал, а попытался утащить подальше свой прочный зад. Не выдумывай, будто у этих есть разум и чувства. Они как годовалые дети ― дай им есть, пить и спать. А кто помешает, так они разревутся. Но ревут все по-разному. Одни вопят, что есть сил, другие пытаются убить».

«Реветь и убивать – совсем разные вещи», ― думал Смолл. Он охотился с детства и научился справляться с чувством жалости к дичи. Что поделать: либо ты, либо тебя. Суровый закон жизни: выживает сильнейший. Иногда Смоллу нравилось вгонять стрелу в глотку дымчатому змею или рубить лапы укусившему его муравью. Но тогда звери или насекомые нападали на него сами, а он просто защищал свою жизнь. Они не отступали в последний момент, как это сделал жук.