Анджей Беловранин - Эллиниум: Пробуждение

– А что с другой? – не понял Стойкий.

– Увалень ты все-таки, – беззлобно ругнулся царский сын; в очередной раз он почувствовал, как не хватает ему проницательности Щитолома. – С другой – Сариза…

– Я думал, её зовут Марина, – удивился Стойкий.

Длиннодум только помотал головой от разочарования. Но – чего уж тут расстраиваться! – хвала богам, хотя бы один друг у него всё ещё остался, так что нечего привередничать.

– Сариза – дочь царя Василия. Они же мне намекали, что непрочь с Твердом породниться.

– О как! – присвистнул Стойкий. – Я-то и не знал.

– Да-а, – тихо протянул Длиннодум. – Ну ладно, пойду я. Ты, я смотрю, занят всё равно.

– Ничего. Заходи, если что.

Длиннодум тяжело вздохнул, поднялся и побрел прочь по узеньким городским улочкам. В пыли купался поросенок. На приземистой крыше, в тени оливы, спала старая кошка. Какой-то карапуз гонялся за курами.

Молодой воин припомнил один из немногих своих разговоров с Мариной.

– Ваш Город-в-Долине – просто какая-то деревня козопасов. Сколько здесь, двадцать домов?

Длиннодум оскорбился:

– Семьдесят два домохозяйства вообще-то. Да ещё Самшит сейчас строится. Хороший дом возводит, из камня и дерева, не из сырца. С очагом.

– Ни городской стены…

– Крепкое копьё в надежной руке – вот наши стены! – не скрывая хвастовства, перебил юноша.

– …Ни одного двухэтажного здания нет. Ни единой лавчонки. Даже храм у вас – какие-то развалины на холме.

– Это древнее святилище богов! – возмутился Длиннодум. – Хотя с вашим, конечно, не сравнить…

Никогда в голову ему бы раньше не пришло, что их Город-в-Долине может быть другим. С царским замком-дворцом. Может быть, с высокими башнями…

Навстречу юноше шёл жрец Солодан.

– Я хотел поговорить с тобой, Длиннодум! – позвал он. Жрец был мрачен, и костяшки с ракушками в его ожерелье стучались друг о друга с особенным возмущением.

– Как скажешь, жрец, – ответил молодой воин.

– Пойдём ко мне домой, незачем смущать иных нашим разговором.

Солодан жил в одном из домов, выходивших на центральную площадь, в самане с земляным полом – служителю богов, по его словам, роскошь ни к чему. Двое его сыновей давно выросли, стали воинами, один из них уже погиб в военном походе, второй жил отдельно, в собственном доме. С жрецом осталась только старуха-жена, кое-как ходившая по хозяйству.

Солодан усадил гостя на деревянную лавку, сам же опустился на надежный трёхногий табурет.

– Я слышал, сын царя, что ты побывал в храме Текущего, Милосердного к морякам, в Досе, – начал жрец, разливая ракию по маленьким стеклянным стопкам – такие, сколько знал Длиннодум, выдували в Белых Камнях.

– Да, я был там, – ответил юноша. «Так вот о чём пойдет речь», – подумал он.

– Ты беседовал с тамошним жрецом?

– Да. Его зовут Пеликан. Странный малый.

– Не смутился ли твой разум от бесед с этим глупцом? – напористо спросил Солодан. – Я знаю, что жрецы Текущего часто высказывают безумные мысли. Например, о том, что Текущий будто бы старше Пробудившегося. И чуть ли не могущественнее первого из богов?

– Он говорил это, – подтвердил Длиннодум.

– Я рад, что ты не стал относиться всерьёз к его дурнодиким россказням. Разве может быть что-либо более нелепое?!

Длиннодум был неожиданно рад, что ему не пришлось сердить старого жреца; или говорить неправду. «Он слишком боится услышать ответ, поэтому не задает вопроса, – догадался сын царя. – Ну что же, тем лучше, тогда это сделаю я».

– Я тоже хотел спросить тебя кое о чём, жрец.

– Спрашивай, сын царя.

– Этот Пеликан… Он высказал одно предположение, которое могло бы объяснить кое-что.

– Вряд ли это так, не стоит доверять речам безумца, – вновь взволновался Солодан. – Но что же он наплёл тебе?

– Он сказал, что срок в триста девяносто девять вёсен – это не точный счет. Будто бы волхвы на Востоке называют так очень долгое время. Словно им лень сказать «вечность».

– Так ты усомнился в цикличности божественного возмездия? Быть может, ты считаешь, что и вины пред богами нет на людях? И искупление им не нужно?

– В чем же вина?

– Да хоть бы в кощунственных помыслах! Почто ты сомневаешься? Почто не берёшь мои слова на веру? Ведь моими устами говорит Пробудившийся!

– Кстати, а как он разговаривает с тобой? – спокойно спросил Длиннодум.

– Мне не позволено рассказывать об этом, – взъярился жрец. – Во всяком случае, не каждому вотще вопрошающему я должен отвечать. Но тебе отвечу, сын царя. Я говорю с Пробудившимся так же, как с тобой. Он приходит ко мне в облике могучесильного мужа, нагой, с блеском в очах. Он произносит слова, которые я не понимаю, но у меня в голове, словно сны наяву, проступает его воля. И яснее этих образов не может быть ничего в целой Вселенной – её невозможно трактовать двояко. Божество знает, как именно общаться со своими слаборазумными творениями.

– Значит, никогда у тебя не возникает никаких сомнений?

– Ни разу не было такого, сын царя.

– А где Он является тебе?

– Чаще всего – на Холме, возле храма древних богов. Но иногда спускается и сюда, в мою скромную хижину, буде явится ему такое желание.

Жрец говорил уверенно. Слова его были как никогда прямолинейны, и сила их была велика. Но впервые в жизни молодой воин почувствовал настоящее недоверие к Солодану. Так же, как до этого в разговоре с царём Василием. «Да ведь он просто врёт!» – догадался Длиннодум. И понял, что ни в коем случае нельзя показать, что догадался. Это было бы неразумно и даже – опасно.

Никогда ещё он не чувствовал настоящей опасности для себя здесь, в самом центре Города-в-Долине, в двух шагах от главной площади, на которой под навесом был установлен трон его отца. Словно заноза впилась в самое сердце его уютного, родного маленького мира.

– Спасибо, что рассказал мне об этом, жрец, – сказал Длиннодум. – Я ценю это, и не забуду твоей доброты.

– Прекрасно, сын царя! – улыбнулся Солодан. – Приходи ко мне снова, если возникнут вопросы.

Длиннодум очень сомневался, чтобы, когда в следующий раз у него возникнут вопросы о богах, он решил задать их жрецу. Теперь вряд ли на этот счёт он поверит кому-нибудь, кроме самого бога.

Выйдя из дома Солодана, Длиннодум медленно направился к Холму. Он вспомнил, как всего несколько дней назад ребёнок, которым он был тогда, радостно взбирался на Холм, чтобы заглянуть во всеведающий зрак благоволившего ему божества. Теперь же он шел наверх с трудом, словно глубокий старик, для трудного и неприятного разговора.

Когда Длиннодум добрался до вершины, око бога уже склонилось к закату. Взгляд Пробудившегося был таким же, как всегда. Но теперь воин не чувствовал в нем ни теплоты, ни взаимопонимания. Он смотрел просто на солнце, равнодушно светившее всему, что есть под ним.