Вадим Кучеренко - Ветер странствий. Сборник рассказов

Они расположились на открытой террасе крохотного деревянного одноэтажного дома, в котором жил старик, и откуда открывался замечательный вид на порт и прилегающую к нему акваторию. С утра упорно дул прохладный бриз, приятно освежающий летом, но мало кому доставляющий удовольствие на исходе осени. Старик, закутанный в теплое одеяло, почти утонул в массивном вольтеровском кресле, однако, опираясь головой о его высокую спинку, он мог бы дотянуться рукой до грубо сколоченного из не струганных досок стола, на котором стояла бутылка мадеры. Но ему не приходилось делать лишних усилий. Его гость, который некогда и подарил ему огромное глубокое кресло, а сейчас принес бутылку, периодически наполнял и, привстав со старого плетеного стула, на котором удобно сидел, подавал старику стакан с густым темно-вишневым напитком. Чем ниже был уровень жидкости в бутылке, тем словоохотливее становился хозяин дома.

– Я тебе говорю, Антон, – продолжал старик, – что ты никогда не поймешь, что такое моря, пока не переживешь десятка ураганов – тех, когда мачты клонятся к самой поверхности воды, и, по крайней мере, одного кораблекрушения. И чтобы тебя не сразу вытащили из воды, как намокшую собачонку, а дали бы помокнуть денек-другой в этой адской купели. Вот тогда и рассуждай, что такое море, и сколько в нем соли на квадратную милю.

Сам старый морской волк на своем долгом веку пережил не меньше десятка катастроф, а на берегу ему за всю свою жизнь никогда не удавалось провести более месяца кряду. Этим обстоятельством он очень гордился и часто вспоминал в разговоре.

Впрочем, слово «разговор» применительно к дяде Егору – под этим именем он был известен по всему побережью, – употреблять можно было с большой натяжкой. Потому что слушать других он не любил, и любая беседа с его участием длилась лишь до той поры, пока слушали его. В противном случае старик замолкал, начинал зевать или просто отворачивался к стене и издавал громкий храп, показывая всем своим видом полное пренебрежение собеседником. Дядя Егор рассуждал так: ему ли мог кто-то рассказать что-либо новое и интересное о море и морских делах! А других тем для разговора он не признавал. Ничего другого в его жизни просто никогда не было.

– Ты помнишь, как старая скорлупка «Фортуна» раскололась надвое, словно орех под щипцами, возле Мыса надежды? – увлекшись, старик попытался переменить позу в кресле, чтобы иметь возможность жестикулировать, и Антон помог ему, подложив под спину подушку. Дядя Егор нетерпеливо оттолкнул заботливые руки и продолжал. – Она была вся из дерева и легкая, как пушинка, и обе ее половинки долго еще торчали из воды, не хотели идти на дно, на вечный покой. А на них, словно куры на шестке, примостилась вся команда «Фортуны», от юнги до боцмана, включая, конечно, и самого капитана. Вот смеху-то было!

Антон так часто слышал от дяди Егора о том кораблекрушении, первом, и потому особенно памятном для старика, что ему иногда казалось, будто он видел все собственными глазами. Но он никогда не говорил об этом вслух.

– Мы просидели так двое суток, пока нас не подобрал проходивший мимо бот, – старик на мгновение примолк, исчерпав тему. Но не в его обычае было упускать инициативу в разговоре, и он, осушив вовремя поданный ему стакан, сразу же начал новый рассказ. – Но это что, это разве было кораблекрушение? Так себе, тьфу! Уйма народа кругом, все молоды и веселы, будто рома наглотались, а не собираются пойти на корм акулам. Известно, когда есть товарищ, то и смерть не так страшит. Когда один – вот где настоящий страх. Особенно ночью. Помню, смыло меня однажды во время шторма с палубы «Инфанты», уж и не знаю как. Волна накрыла судно и утащила меня за собой, да так по пути приложилась, что в глазах моих все померкло и дух из меня почти вон. Очнулся уже в море. Держусь за спасательный круг, а откуда он взялся – до сих пор ума не приложу. Болтаюсь, как поплавок, вокруг темень, и то и дело вместо воздуха глотаю соленую волну. А потом вдруг море стихло, и вода на тысячу миль вокруг начала светиться, будто кто ее поджег в глубине, и пламя отражается на поверхности. Красоты такой никогда потом не видел… Но недолго я восторгался. Чувствую, кто-то в ноги мои тыкается, ровно щенок несмышленый носом. Я думаю – вдруг укусит? И кричать страшно, кто его знает, кто на крик из глубины выплывет, а главное, зачем… В общем, пока утра дождался, когда «Инфанта» за мной вернулась – вечная память ее капитану, хороший был человек, заботился о своей команде ровно о собственных детях, сейчас таких нет, и не спорь, – так чуть не отдал богу душу со страха. А все почему? Молод был, моря не знал, доброе оно или злое, и что в нем и почему происходит. Сейчас-то я бы уже не испугался…

Старик закряхтел, засопел, заворочался в своем кресле, словно пытался встать. Но быстро изнемог и снова откинулся на подушку. Болезнь его называлась старость, и бороться с ней у дяди Егора сил уже не осталось. Однако он никак не хотел с этим мириться и часто повторял: «Вот, как встану и схожу еще раз в море – тогда уж наступит вечный штиль для моих парусов». Но, кроме него, никто давно уже в это не верил. Старик, большую часть своей жизни проведя в рейсах, семьи так и не завел. Как он сам порой говорил, женат был на море, а от него дети не родятся. Впрочем, была когда-то одна девушка на примете, но не дождалась, вышла замуж за грузчика в порту. Профессия не такая романтическая, как моряк, зато для семейной жизни более подходящая. А потому дядя Егор ее никогда и не осуждал. Доживал свой век в одиночестве, в стареньком домике с видом на море, на покупку которого ушли почти все его сбережения. Но того, что осталось, ему хватало на то, чтобы не умереть с голоду. Большего ему было и не надо. С того дня, когда дядя Егор, по его собственному выражению, «бросил намертво якорь на берегу», жизнь потеряла для него всякий смысл. Он не жил, а доживал, и если бы не заветная мечта о последнем морском походе, не пережил бы, наверное, и недели сухопутного существования. Иногда его навещали друзья, оставшиеся из прежней, морской жизни, но все реже и реже. Помочь по хозяйству раз в неделю приходила какая-то дальняя родственница, а может быть даже, и внучка той самой девушки, которая не вышла когда-то за него замуж, но не разлюбила, и завещала заботиться о нем своим детям, внукам и правнукам. Сам дядя Егор имел об этом слабое представление, да особо и не выяснял, прекрасно помня события полувековой давности и напрочь забывая то, что случилось вчера. На этом обрывались все его контакты с внешним миром.

Антон все это время слушал, не перебивая, старика, понимая, что он уйдет, и дядя Егор, оставшись в привычном одиночестве, снова поневоле погрузится в молчаливые воспоминания о прошлом. Но сейчас он воспользовался короткой паузой и спросил: