Лазарь Лагин - Остров Разочарования

И вот наша экскурсия чинно спускается вниз. Мы с Фламмери впереди. За нами, шагах в трех, Цератод с Мообсом.

Идем молча. Невежливо! Начинаю нейтральный разговор. Про каменный век.

«Через полчаса, говорю, мы с вами очутимся в раннем неолите».

Фламмери удивленно переспрашивает: «Простите, как вы сказали?»

Я объясняю: «Я сказал, что через тридцать - сорок минут мы с вами попадем в каменный век, в эпоху раннего неолита. Это похоже на сон, не правда ли?»

Фламмери говорит: «Когда у человека нервы в порядке, он не видит снов».

Вот и пойми, имеет он представление о том, что такое каменный век, или не имеет. Если и имеет, то, во всяком случае, это никак его не интересует.

Но мне хочется уточнить этот вопрос. Ради этого стоит на минутку стать назойливым. Я говорю: «У многих людей не совсем правильные представления о возможностях каменных орудий. Я имею в виду неолитические орудия. Проделали как-то опыт. Взяли из музея полированный каменный топор и в течение десяти часов, без дополнительной точки, срубили двадцать шесть елей, каждая диаметром около восьми дюймов, очистили от ветвей и коры и со

всех сторон обтесали. Потом, опять-таки исключительно при помощи каменных топоров, срубили дом с крышей, дверьми и окнами... Не правда ли, говорю, на первый взгляд просто удивительно».

«В Америке хватает стальных топоров», - уклончиво замечает Фламмери.

Нет, вижу, неолит его явно не интересует и вряд ли когда-нибудь интересовал.

Через несколько минут я узнаю, что его интересует: его интересуют бутылки. На этот раз пустые бутылки.

Он вдруг живо оборачивается к Мообсу: «Мообс!»

Мообс подбегает.

«Джонни, куда вы девали вчерашние бутылки из-под коньяка?»

Итак, они пили вчера в наше отсутствие, и крепко пили. Интересно, по какому поводу? Впрочем, пес с ними. Не жалко.

Мообс начинает припоминать: «По-моему, они валяются за пещерой в кустах». - «Вы их обязательно разыщите. А пробки?» - «Право, не знаю, сэр... Тоже, вероятно, где-нибудь валяются...» - «Разыщите и пробки».

Затем Фламмери обращается ко мне и Цератоду. «Раз радио у нас пока сорвалось, нужно попробовать бутылки. Я как-то, в детстве еще, читал книжонку о том, как потерпевшие кораблекрушение бросали в океан бутылку с письмом... Не очень шикарно, но все-таки...» - «Отличная идея, - похвалил его Цератод. - Тем более, что особого выбора у нас нет».

Фламмери доволен: «Понимаете, меня ни на минуту не оставляет беспокойство за моих наследников... - Он быстро поправляется: - Я хотел сказать, за мою семью».

Еще одно доказательство, что крокодил, если он даже и отличный семьянин, не становится от этого ни на волос приятней. Физиономия у Фламмери нисколько не смягчается, как можно было ожидать при таких прочувствованных словах, а, наоборот, принимает какое-то хищное, щучье выражение. Но вот он замедляет шаг, останавливается, задирает голову под углом в шестьдесят градусов и складывает руки ладошка к ладошке. Мы уже знаем: мистер Фламмери собирается сделать заявку господу богу. Мы останавливаемся. Невежливо оставлять его одного.

Капитан Фламмери с чувством произносит: «Джентльмены! Я чувствую живейшую потребность выразить благодарность провидению, по воле которого мне пришла в голову мысль о бутылках! - Он делает глубокий вздох и начинает: - Ты убежище мое крепкое! Я буду всегда уповать на тебя и буду умножать хвалы тебе».

Пообещав господу обильные комплименты и рекламу, мистер Фламмери считает, что он договорился с небом по всем пунктам.

Засим мы уже молча продолжаем свой путь, нас торжественно встречают у края деревни и тут-то, дружище Смит, и начинается самый форменный приключенческий роман...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

История войны, вспыхнувшей на острове Разочарования одиннадцатого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года и закончившейся тринадцатого июня того же года при совершенно необычных обстоятельствах, вряд ли станет когда-нибудь предметом специальных изысканий благонамеренных английских и американских историков. Она никак не укладывается в официальную концепцию о благодетельном продвижении западной цивилизации в страны, до того не тронутые ее ароматным дыханием. К тому же ни Егорычев ни Смит, ни тем более туземцы острова не представляются этим историкам достойными, внимания и достаточно беспристрастными источниками. Что же касается безусловно заслуживающих всяческого доверия мистеров Фламмери, Цератода и их верного Мообса, то... Впрочем, не будем забегать вперед.

Важно лишь заметить, что по причинам, которые впоследствии станут понятны читателю, только наше повествование может дать более или менее связный, хотя и далеко не полный отчет о событиях грозных трех дней, которые перевернули вверх дном этот затерянный в океанских просторах неизвестный клочок суши. Если это так, а это именно так, то нам прежде всего надлежит дать читателю представление о плацдарме, на котором развернулась эта стремительная и самая разрушительная из войн, когда-либо имевших место на острове Разочарования (да и только ли на нем?).

Автор видит также первоочередную свою задачу и в том, чтобы перечислить населенные пункты острова и в самых кратких чертах обрисовать взаимоотношения, существовавшие между их обитателями. ' С этого мы и позволим себе начать третью часть нашего повествования.

Из рассказов Гамлета Брауна уже было известно, что, кроме деревень Новый Вифлеем и Добрая Надежда (той самой, откуда прибежали помогать тушить пожар в Новом Вифлееме), существуют на острове еще три: Эльсинор, Эльдорадо и Зеленый Мыс. Со Священной лужайки их нельзя было разглядеть даже в бинокль.

Первая расположилась в густой темно-зеленой чаще в семи километрах к юго-западу от Нового Вифлеема, на просторной террасе, которая возвышалась над близким берегом метров на тридцать пять - сорок. Ее можно было видеть только с моря. Эльдорадо и Зеленый Мыс раскинулись в той же южной части острова: Эльдорадо в часе ходьбы от Эльсинора, Зеленый Мыс - в соответствии со своим названием - на щедро покрытой лесом южной оконечности острова, обе тоже высоко над берегом.

На полпути между Новым Вифлеемом и Эльсинором проходил начинавшийся у самой вершины кряжа и кончавшийся у линии прибоя широкий, метров в пятьдесят, каньон, превращавшийся после каждого ливня в русло глубокой и стремительной горной реки.

Разделенные каньоном и этими сравнительно скромными расстояниями, жители южных и северных селений острова Разочарования несколько отличались друг от друга и бытом, и украшениями, и архитектурой жилищ, и, пожалуй, больше всего в верованиях, простодушно полагая при этом, что именно они, а не те, кто проживает по ту сторону оврага, придерживаются истинной христианской веры.