Игорь Епифанов - Нефилим

В начале пути отряд, очарованный этой роскошью, словно забыл о цели Экспедиции. Впрочем, о ее конечной, истинной задаче, знал, похоже, один Старгм. На остановках, после сеансов общей медитации, когда все участники садились в круг, он выходил в центр и, выставив перед собой овальный щит с рельефом окружающей местности, указывал точку следующего привала. Каждый отмечал ее на своей карте, затем все расходились в разные стороны, чтобы собраться в ней в назначенное время. Никаких специальных заданий не назначалось; каждый был волен творить все, что ему вздумается, и был ограничен в своих действиях лишь статьями командировочного Кодекса с его основным положением, помещенным на кожаную обложку в качестве своего рода эпиграфа: не навреди. Надпись была вытеснена золотыми буквами и окаймлена вытянутым овалом с копьевидными окончаниями. Это был как бы намек на «яйцо», в которое путем Аннигиляции, будет обращен тот, кто вольно или невольно нарушит это фундаментальное положение. Более того, на основе этого знака для каждого участника были изготовлены два талисмана: Большой и Малый. Первый, платиновый, был величиной с ладонь и крепился шпильками к клиновидному отростку грудины, прикрывая чакру Плоти. Второй, вырезанный из драгоценного камня: изумруда, рубина, топаза – в зависимости от статуса участника – был вживлен в центр лба чуть выше бровей, где, как утверждали Мастера Духовных Практик – особая, реликтовая, секта – помещается Ом. Объяснить, что представляет собой этот Ом, и почему он находится именно в этой точке, никто из них толком не мог, а когда вопрошающий становился слишком настырен, Мастер просто тыкал его в эту точку концевой фалангой среднего пальца. От долгих упражнений в пробивании различных плоскостей – от шелковой ширмы до титанового листа – палец делался как кремень. От удара простак лишался чувств, и пока он приходил в себя, кожа на его лбу чудесным образом срасталась, преобразившись в звездовидную отметину. Мастер взглядом спрашивал очнувшегося, будут ли еще вопросы, и когда тот отрицательно качал головой, воздевал к вершине Пирамиды выставленный средний палец и наставительно, едва разжимая губы, гудел: то-то же! Затем оба, прикрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону, двенадцать раз повторяли мантру ом, после чего замолкали, и когда резонансный гул стихал, наставление считалось оконченным.

Со стороны это могло показаться забавным, но особый приказ, исходящий якобы от самого Устроителя, запрещал иронизировать на этот счет. Был слух, что Он сам прошел все степени посвящения, и эти практики косвенно способствовали его возвышению над прочими обитателями Пирамиды. Но разглядеть на лбу Устроителя какой-либо след от суровых наставлений Мастеров не представлялось возможным. Он являлся обитателям либо под покровом защитного колпака, а если, как при проводах отряда, открывал обзорный сектор, его лоб был от челки до бровей закрыт плотной черной повязкой, испещренной мелкими клиновидными письменами.

Реальным, или, как говорят, «сухим остатком» от всей этой белиберды (мое личное мнение; sic!) оставался контакт Ученика и Мастера. Во всяком случае Герц, испытавший «внушение пальцем» на собственном лбу, говорил мне, что во время командировок, в дичайшей глуши, во тьме, в непролазных дебрях он, вместо того, чтобы метаться или пялиться на звезды, завязывался в «лотос» – особая реликтовая поза – и, мысленно сосредоточившись на точке ом, вдруг словно прозревал каким-то непостижимым образом. Перед ним открывался Путь – не направление на Пирамиду, но Путь в высшем, духовном, смысле – полученные накануне раны затягивались прозрачной пленочкой, а Духовная Сущность воспаряла ввысь и обозревала окрестность в поисках заказанных артефактов. Истории эти и, главное, как они излагались самим Герцем, больше походили на вдохновенные фантазии, но были те, кто к ним прислушивался. Для участников отряда накануне выхода был даже организован спецсеминар, где они с уже вживленными во лбы талисманами, проводили сеансы связи со своими Мастерами. Опыт считался успешным, если испытуемый изображал на какой-либо плоскости: ладонь, камень, песок – рисунок, внушенный ему его личным Мастером в ходе сеанса. После этого связь считалась установленной вне зависимости от взаимного расположения транслятора и приемника.

Мне эти упражнения представлялись чистейшим блефом, но, похоже, я ошибался. Никаких navi-systems у экспедиции не было; связь осуществлялась исключительно по оптоволоконному кабелю. Его тянули от стоянки к стоянке, а там, где это было невозможно, на обеих концах разрыва устанавливали лучевые ретрансляторы. Их старались крепить как можно выше, чтобы поток инфочастиц не встречал на своем пути никаких препятствий. Такой способ передачи сведений о движении отряда минимизировал пагубное действие излучения и максимально четко, без искажений, передавал «картинку» на большой монитор в Зале Оргий. Мы видели, как участники похода вечерами собираются вокруг костра, как они делятся впечатлениями от своих вылазок, но зрителям приходилось довольствоваться одними словами: сами вылазки оставались «за кадром».

Рассказы порой бывали на грани правдоподобия. Кто-то, пропадавший четверо суток и считавшийся погибшим №4, вдруг вылез из небольшого, поросшего изумрудной травкой, болотца на пути отряда, и на устроенном тут же привале жестами изобразил, как он провалился в глубокую расщелину и оказался в окружении рослых волосатых существ. Те долго изучали его костюм, трогали защитные пластины на груди, а после затолкали в довольно просторную нишу в стене и наглухо задвинули выход массивной каменной плитой. Попытки отвалить ее оказались тщетными, но, мало того, вскоре он обнаружил, что нишу делит с ним еще какая-то «тварь». Описать, как «тварь» выглядит, он не мог, все происходило в темноте, но он ощущал ее приближение и жестами показывал, как сокращалось расстояние между ними. Скептики в зале негромко посмеивались, но когда рассказчик дошел до кульминации всего эпизода, монитор на мгновение погас, а затем из тьмы вместо полянки на краю болотца, проступила жуткая физиономия с низким лбом, массивной нижней челюстью и вывороченными ноздрями.

Все было снято, что называется, «крупным планом». Рожа скалилась, урчала, хрипела, а затем в экстазе закатила глаза и издала долгий сладострастный вопль. Снять такое мог только объектив, помещенный во лбу напротив рожи. Или камень, вживленный в кость над перекрестьем бровей. Тем самым все дальнейшее: контакт с Мастером Духовных Практик, передача на монитор – являлось более чем убедительным доказательством наличия связи между Наставником и Учеником.