Сергей Александров - Проходимцы

Вечером того же дня в филёнчатую облезшую дверку одной из тесных комнатушек, получившихся от разгороженных фанерой и необъятными комодами бывших постояльских номеров «Демута», постучали. И тот час же голос Сеньки – мальчишки-полового – предупреждая вопрос «Кто?», зачастил:

– Леонид Иваныч, эт я, Сенька. Батяня просил передать, что поломойщица пришла. Бабушка Агриппина… Вам как лучше – спуститься к нам, или чтобы она к Вам поднялась?

– Пущай подымется. А то народу в зале, небось, уж навалило. И чаю принеси в самоварчике полуведёрном. И два стакана. С рафинадом и сухарями. На вот. – Дверь приоткрылась, и в Сенькину ладонь впихнули две мятые ассигнации… – И чтоб я тебя не видел и не слышал, ясно?..

Поломойщицу Агриппину Болеславовну Дырову, 65-ти лет от роду, уроженку села Сумаковице – Плевна, Болгария, в харчевне при «Трактире Демута», равно как и в других трактирах и гостиницах Питера, больше не видели…

Через полтора года, при проведении следственных мероприятий по «Делу о банде Леонида Пантёлкина» хозяин харчевни Кондратий Филимонович Красильников (51 года от роду, бобыль, уроженец города Тулы), и половой Семён Кондратьевич Красильников (16 лет от роду, не женат, уроженец города Полтавы), при допросе клялись и божились, что после того, как поломойщица баба Груня поднялась в «номер 17», она оттуда не выходила. Тело поломойщицы, равно как и её одежда, а так же следы насилия или кровопролития проведённый в вышеупомянутом номере самым тщательным образом обыск не обнаружил…

– Лёнька, помру я сёдни. Чую – помру… Сердце совсем одряхлело – аж вздохнуть больно. Не, не надо меня, бабку старую, жалеть. Пожила уж. Всякого видала – и хорошего, и плохого… Оттого и просьба у меня к тебе – Анастасию мою, внучку единственную, сбереги от лихого и от дурного…

Бывший чекист от такого – безо всяких предисловий – заявления даже вскочил со стула.

– Бабка, ты чё, совсем? Чё я, поп тебе – отпевать щас стану да исповедывать? Тут же не богадельня. И не надо мне здесь кончину свою устраивать! Тебе в церкву надо!.. Да и дитё приплела, на шею вешаешь! Как же – сберегу… Не умею беречь я!.. Да, может, сам я лихой и дурной, а? Недаром ведь в Чрезвычайке работал… А щас – вообще…

– Лёнь, грех это – на себя наговаривать. Эт снаружи ты такой весь грозный, тёмный и хмурый, да и со смертушкой рано для своих годков поручкался. Но изнутря – весь светишься. Мне эт видно – я вона скока прожила… Чё скачешь вокруг стола. Садись давай. Вдвоём покумекаем…

– Покумекаем!.. Ну, и чё мне с твоей сиротой делать? В этой конуре трёхлетнюю соплюшку держать? У самого – ни кола-ни двора! И тута я – на птичьих правах… Батюшке с матушкой бы в Тихвин – да нет уж их… Даже не я – чужие люди схоронили. А я только через месяц на могилки-то их и смог приехать… Вот так вот… А тут – и ты помирать удумала… Тоже, значит, бросаешь… И-иих выыы!..

– Поплачь, Лёнь, поплачь, миленький – полегшает… И не стесняйся при бабке старой – чё светлых слёз стесняться-то?.. Слёзы – они сердце очищают и душу к Богу приближают… А ещё я тебе скажу что-то. Даже Феденьке, сынку моему убитому, я того не говорила… Тока ты преждя слёзы-то вытри, на тряпицу вот… А теперь слухай сюды – и молчи, пока бабка старая говорить будет. А то – плохо будет. И тебе, и мине…

Бабка Агриппина плеснула себе в стакан чаю, взяла кусочек сахару и, пососав его почти что беззубым ртом, отложила на блюдце. Вздохнула, мелко перекрестилась на пустой угол и повернула к Лёньке своё лицо с просветлевшими и оттого сделавшимися вдруг огромными глазами.

– Я, Лёнь, бабка не простая. Я – из Проходимцев… Не-е, не о тех думаешь: они так – шелуха человеческая. А через ту шелуху и нас плохо поминают. А ведь Мы – Мы многое что можем. Правда – не для себя – для других… И я вот хочу, чтоб ты тоже – мог. Я хочу своё – тебе передать. Не всё – половину только. Вторую я в Анастасию вложила. Она пока крохотная, ничего не понимает – потому и не может попользоваться даром энтим. А вот тебе я скажу – как и что…

Мне это мой покойный батюшка передал – чтоб турок поганый меня снасильничать не смог…

Не перебивай бабку! Молчи!

Запомни. Главное – шаги и двери. Иди спиной к не тобой – запомни – не тобой! открытой двери. Сам дверь можешь только закрывать за собой, стоя лицом к ней. Иначе больше не выйдешь никуда…

Хочешь во вчера уйти – спиной на запад. Хочешь – в завтрева – на восток повертись спиною. Оглядываться – упаси боже. Даже – ежели покличет кто. Или прикажет там – ни-и-и, нельзя ни в коем разе. На скока дней выход хочешь – столько десятков шагов сделай… Самое маленькое – десять шагов – эт, значит, на сутки вперёд иль назад… Шаги – любые, короткие али широкие, хошь – приставные. Но одинаковы штоб, понял?

Но – как я уж тебе сказала, только половину своего уменья тебе отдала. Уж извиняй меня, старую… Так что во вчерашний али в завтрашний дни лучше тебе не соваться без крайней на то нужды: силы жизненные эти шаги высосут из тебя – и опомнится не успеешь, как растаешь… Так что, милай, эт у тебя на самый крайний случай – ежели прижмёт очень, что и не вздохнуть…

Теперь – основные шаги. Запоминай внимательно! Не игрушки тебе даю, а умение, что посурьёзней и пострашнее твово нагана и твоей ВЧКи.

Ежели на север спиной пойдёшь – останешься в сегодня, но – в другое место придёшь. Какое припомнишь, представишь – в то и попадёшь. Хоть – на луну! Главное – чтоб в том месте дверь была заперта. Я всегда в комод хозяина, у которого прибиралась раньше, входила – его редко отпирали. Иногда – в один из склепов на Благовещенском кладбище. Заранее выбирала – который уже никто давно не посещает…

Ходить на север следует на цыпочках – не на всю ступню вставать, только на носки. Шагов считать не треба – главное, чтоб за спиной до двери прямая свободная линия была метров на пятнадцать. Можно даже по воздуху или по воде. Не боись – не потопнешь. И в голове всегда держи ту дверь, в которую войти собираешься. Как картинку вообрази – и цепко держи… И не боись, что кто заметит. Ежели в голове всё вообразишь хорошо – тенью станешь, дымкою. Никто и не увидит. Во как… Да, и дверь за собою закрыть не забывай. Никогда не забывай, понял?

На юг – самое трудное. На него не ходят – в него прыгают. Тоже спиною. Можно с балкона какого или из окна… Или – со скалы… И дверь в пути не нужна. Но высота та же, что и длина на север – не менее пятнадцати метров… Когда на юг вертаешься – попадаешь в то место, где был три часа назад того же дня. Так что оказаться можешь – где угодно. И в реке, и под конкой. Ежели не помнишь – где тричаса до того был. Так что – с югом поосторожнее… Сама я раза два югом-то и попользовалось. Страшно всё-таки.