Кассия Сенина - Траектория полета совы

– Да, но, между прочим, самолеты к Кракову всё же прорывались и были разрушения! Вы и сейчас можете видеть ужасные современные коробки в центре на месте прекрасных исторических зданий, – несколько ворчливо заметил пан Станислав.

– Ничего не поделаешь, это война, – развел руками Киннам, – никто не может дать гарантий. Полагаю, без наших ракетчиков всё обернулось бы гораздо хуже… Но я предлагаю посмотреть на проблему шире. Уничтожение Московии в то время – а вы ведь говорите именно об уничтожении – раскачало бы пол-Европы. Никому не известно, какие государства могли бы возникнуть на месте Московии, в каких границах и с какой идеологией. А сейчас всё произошло хоть и неожиданно, но в цивилизованных рамках. Наши политологи, между прочим, очень довольны тем, что мы не отступили тогда от главного принципа: вчера враг – завтра невольный союзник, а послезавтра – настоящий друг…

– И сидит в ложе на Золотом Ипподроме. – Пан Струсь хихикнул. Все головы повернулись к нему в недоумении. – Ну да, разве вы не знали? – Компьютерный гений удивленно вскинул брови. – Ходоровский приглашен на грядущий Золотой Ипподром, об этом уже пишут новостные агентства!

– Вам это известно, господин Киннам? – спросил Дембицкий.

Великий ритор равнодушно пожал плечами:

– Да нет, увольте, я не даю себе труда следить за приглашенными.

– Ах, господин Киннам! – воскликнула пани Марина. – Ну, конечно, ведь вы, должно быть, завсегдатай этих бегов! Да-да, я припоминаю: я видела вас в августе по телетрансляции оттуда… Вместе с императором? Или даже императрицей…

– Да, господин Феодор там блистает, это известно, – подтвердил Дембицкий.

– Я так хотела бы попасть туда! – Пани Марина всплеснула руками. – Но всё дела, дела…

– Право же сударыня, я впервые в жизни сожалею о том, что не только не имею отношения к приглашающей стороне, но даже толком и не знаю, как эти приглашения получают, – промолвил Киннам тоном глубокого сожаления.

– О, господин Киннам! – воскликнула дама, и на мгновение притихла, как будто, пытаясь сформулировать какую-то мысль.

– Оставь пана ректора в покое, Марина! – внезапно воскликнул Струсь. – Не думаешь же ты, что он будет просить для тебя приглашения у императора!

– Я был бы счастлив, но, боюсь, это не в моих силах, – согласился Киннам.

– Ах, так хотя бы расскажите нам! Какой он, император Константин? – Женщина умоляюще сложила руки. – Ведь вы наверняка его не только часто видите, но и знаете лично? Он такой красавец!

– Император… он… сложный человек, – нехотя промолвил великий ритор. – Он на бильярде хорошо играет, кстати.

Мужчины одобрительно зашумели:

– Благородная игра!

– Как раз для государственного деятеля такого масштаба.

– Да, главное, в отличие от шахмат, может не требовать участия партнера: взял кий и выиграл партию вчистую. Но для этого нужно быть очень сосредоточенным человеком.

– Ну, а что же вы хотели? Это понятно, такая должность, такая ответственность.

– А… императрица? – снова спросила пани Савицкая.

– Она прекрасно танцует.

– Ах, я тоже обожаю танцы! Костя, организуй музыку!

– Момент, – отозвался Струсь и через минуту из коробочки под потолком донеслись звуки танго.

– Давайте же танцевать! – воскликнула пана Марина

– Да-да, – отозвался Киннам, но, вместо того чтобы подняться с места, повернулся к Дембицкому и поинтересовался, отчего до сих пор не вышел девятый том «Дипломатии Нового Времени».

– Как же не вышел?! Да вот, посмотрите! – Издатель вскочил и потащил Киннама к стоявшему неподалеку стенду с новинками издательства.

Внимательно слушая объяснения, великий ритор краем глаза наблюдал, как пани Марина и пан Струсь – очевидно, довольный внезапной занятостью Киннама – отплясывали южноафриканское танго. Они делали это в достаточно старомодной манере – или это так только казалось? По крайней мере, блюстители нравственности не нашли бы здесь повода придраться. Были ли виной тому местные обычаи, деловые костюмы танцоров, или просто ковер, по которому двигалась пара, смягчал движения, скрадывал лишние звуки и… движения страсти? «Видела бы это августа! – подумал Киннам и едва заметно усмехнулся. – Ну что ж, пора!»

– А вот, пан издатель, я еще хотел спросить у вас по поводу этой обложки. – Киннам протянул руку к глянцевому тому, также стоявшему на стенде. – Вы не могли бы мне сообщить, что за рукопись использована для фона?

– Гм… Видите ли, это Гражина, наш оформитель… Она уволилась… Впрочем, спросите Марину, они дружат.

Пани Марина, мгновенно оставив своего кавалера – похоже, к его немалой досаде, – подошла, взглянула на обложку и засмеялась:

– Да это студенты-фотографы, практиканты. Гражина водила их в госархив, им давали делать репродукции со всякого хлама ненужного, ну вот, этот снимок ей приглянулся. А и правда красиво получилось!

– Но нельзя ли… поточнее узнать, что это за бумага? – с надеждой спросил великий ритор.

– Думаю, можно. Погодите! – Пани Марина быстро поднесла к уху телефон и весело защебетала с кем-то по-польски. Окончив разговор, она передала Феодору листок с телефоном: – Вот, это номер студии юного фотохудожника. Позвоните, поговорите, наверное, вам сообщат всё, что вам интересно.

– Большое спасибо, пани… просто огромное! – Киннам поклонился. – Вы даже не представляете, какую громадную услугу оказали мне лично… и прежде всего науке!

Через пять минут он уже прощался, отговариваясь занятостью и обещая непременно заглянуть еще раз перед отъездом. Тряс всем руки, а некоторым и целовал.

Выбегая из издательства, Феодор напевал романс Пенелопы Кефала «Зимнее солнце» и мысленно подсмеивался сам над собой. «Ничего-ничего, – думал он, – всё не так плохо, стоит лишь найти подход к людям… Хорош бы я был, потеряв время в Ягеллонской библиотеке!» Адрес студии фотохудожников он узнал у секретарши Дембицкого и теперь спешил на улицу Мицкевича, это оказалось недалеко.

Четырнадцатого декабря на филфаке Академии должна была начаться конференция «Византийская литература XI—XIII веков: текст и контекст», и Афинаида подготовила туда доклад «К вопросу о датировке „Повести об Исминии и Исмине“ Евмафия Макремволита». Сначала, когда Киннам сказал, что ей обязательно нужно принять участие в этой конференции, она очень испугалась: выступать на публике! вот ужас! Она смущенно призналась ректору, что боится публичных выступлений, ведь она никогда не была болтуньей-говоруньей… Но Киннам только рассмеялся:

– У всех перед первым разом бывает сценофобия. Я тоже нервничал накануне своего первого доклада в стенах Академии – и это несмотря на то, что всегда был любителем поговорить и развлечь публику. Этот страх иррационален и не зависит от того, насколько человек по натуре говорлив и общителен. Но обычно после первого же выступления страшливость или совсем проходит, или сильно ослабевает. Дерзайте, Афинаида! Это одна из ступеней, на которую вам рано или поздно придется взойти, и лучше сделать это пораньше.