Кассия Сенина - Траектория полета совы

«А, господин Рувас, так вы, наконец, заметили, что я не предмет мебели?» – так и хотелось ей сказать, но она лишь мило улыбнулась. Когда она, собираясь уходить, надевала в прихожей туфельки, Алекс сказал:

– Слушай, Ида… а что ты делаешь завтра вечером? Давай сходим в кино или в кофейне посидим? Расскажешь, как прошел твой доклад, поболтаем…

Афинаида мысленно усмехнулась: «С чего это тебя вдруг заинтересовали мои научные занятия?» – однако ей стало приятно от подобного внимания. Еще ни один мужчина не приглашал ее провести с ним вечер, если не считать сокурсника Тараха, смешного юноши с вечно всклокоченными рыжими волосами, который был безответно в нее влюблен со второго курса по пятый и даже сделал предложение, получил решительный отказ и с горя уехал работать на Родос. Мария рассказала, что в итоге он весьма преуспел и стал директором пятизвездочного отеля, обладателем толстушки-жены и троих детей…

– Думаю, завтра у меня будет отходняк! – Афинаида рассмеялась. – Так что я вряд ли буду в состоянии куда-то идти.

– А в четверг? Давай тогда в четверг, а? Махнем в кино, а потом в кофейню!

«А почему бы и нет? – подумала девушка. – Мари всё твердит, что мне надо раскрепощаться… Вот и попробую, а что, подходящий случай!»

– Да, можно… В кино я давно не была. Только не раньше пяти, я до обеда работаю.

– Заметано! Я позвоню тебе в четверг после полудня, идет?

– Лучше свиток пришли, я в библиотеке не могу по телефону болтать.

– Окей, тогда жди послания!

Во вторник утром Киннам появился в резиденции Иоанна-Павла за пять минут до назначенных ему одиннадцати часов. Согласно протоколу папского двора, великий ритор облачился в церемониальный палатий – придворный мундир, по виду напоминавший длинный пиджак из драгоценного черного шелка, с золотой вышивкой на плечах и обшлагах рукавов, которая обозначала принадлежность владельца к пятому классу имперских чиновников. Чиновником в собственном смысле ректор Афинской Академии не являлся, но был к ним приравнен, как и остальные руководители главных учебных заведений ромейской державы. Палатий Киннаму приходилось надевать редко, лишь в самых торжественных случаях, но он по опыту знал, что это придворное облачение действует на собеседников завораживающе, даже если они сами не последние люди. А уж в Польше, которая так держится архаичных обычаев, да еще в резиденции старокатолического папы-традиционалиста палатий был вполне уместен и без всяких протоколов. Но чувствовал себя Феодор в нем не вполне удобно: жесткие шитые планки делали одежду негнущейся. Зато часовые роты шляхетской гвардии оценили его наряд и, по команде капрала, отсалютовали Киннаму алебардами с заметным воодушевлением.

Войдя внутрь, великий ритор очутился в просторном холле с колоннами, где его встретил учтивый монашек в серой рясе. Они прошли по длинному коридору, украшенному изумительной деревянной резьбой, с расписными плафонами на потолке, и очутились в приемной. Тяжелая дверь распахнулась, и Киннам, войдя, сразу увидел того, на кого с восторгом смотрели добрые католики всего мира: папа сидел у стены большой комнаты, на троне, к которому вели три высокие ступени. Он был одет, как обычно, в белую сутану, а поверх нее – в красную подбитую горностаем моцетту с капюшоном, архаичного вида, застегнутую на груди. Иоанн-Павел выглядел глубоким стариком, в соответствии с возрастом – великий ритор знал, что понтифику далеко за восемьдесят, – но глаза его светились умом и были полны жизни. В целом же в фигуре папы не было ничего особо величественного: сутулый маленький человек с мясистым крючковатым носом и бледными губами. Но улыбался он ласково. По сторонам трона стояли два кардинала в красном, глядевшие на гостя совершенно безразлично, хотя Феодор почувствовал, что в глубине души клирики чрезвычайно заинтересованы появлением здесь столь диковинного посетителя.

После дежурного, но вовсе не краткого обмена приветствиями папа, смотревший на Киннама не отрываясь, заметил легкую заминку в его речи. Великий ритор уже сказал почти всё, что полагалось, и секунду замешкался, обдумывая, как продолжить разговор, но не придумал ничего и разразился новой пышной тирадой, под конец даже пожелав Иоанну-Павлу вернуть себе трон святого Петра. Киннаму, впрочем, нисколько не пришлось в данном случае кривить душой, ибо нынешний Ватикан и настоящего Римского папу он не любил: слишком мало было у них вкуса и слишком много желания подстроиться под политическую конъюнктуру.

– Престол Святого Петра? – переспросил папа, осклабившись. – Так ведь я на нем сижу! – Он слегка хлопнул ладонями по ручкам своего кресла и развел руки в стороны, изображая растерянность.

Киннам смешался: о троне, на котором, согласно неким преданиям, восседал апостол Петр, когда был римским папой – о, эти благочестивые легенды! – он слышал, но чтобы вот так сидеть на подобном раритете…

– Да-да, блаженной памяти наш предшественник Иоанн-Иосиф, покидая со своими сторонниками Рим, умудрился вывезти оттуда некоторые реликвии. Разве вы удивлены? – Папа хитро прищурился. Ответить Киннам не успел. Понтифик сделал знак кардиналам и они, слегка поклонившись, покинули приемную залу. – Господин Киннам, вы ведь просили о личной аудиенции? Теперь, когда с официальной частью мы покончили, не угодно ли проследовать в мой кабинет?

– Разумеется, если вы сочтете такой разговор возможным, это будет прекрасно…

– В таком случае я прошу вас пройти вот в эту дверь, – папа указал рукой налево, – ровно через десять минут. Вы уж простите мои старческие немощи… Но вы не будете скучать, оглядитесь вокруг, эта зала того стоит.

Произнеся эту фразу, папа вдруг дернулся и поплыл куда-то в сторону. Киннам с удивлением смотрел, как часть стены вместе с троном, на котором сидел краковский понтифик, стала поворачиваться вокруг своей оси. Мелькнули очертания соседней комнаты – и вот, на том месте, где сидел папа, остался лишь пустой трон. Трон святого Петра…

Несколько секунд Киннам размышлял над этой метаморфозой и, решив, что так, видимо, здесь принято, обратился к висевшим на стенах картинам. Да, тут было на что посмотреть! Полотна Джотто висели в простенках между витражными окнами – неудачное размещение, но картины деликатно подсвечивались невидимыми светильниками, так что старинная живопись была хорошо видна. С удивлением Киннам обнаружил здесь и выполненный, по-видимому, большим мастером портрет маршала Пилсудского на белом коне, в конфедератке. Маршал грозно смотрел вдаль, за его спиной двигалась бесконечная лента конницы… Из созерцания Киннама вывел тихий мелодичный звон. Дверь слева от папского трона открылась, и Феодор поспешил пройти в кабинет. Иоанн-Павел сидел за длинным столом, на котором стояли две чашечки кофе, два приземистых бокала с красным вином и большой включенный ноутбук. Папа был уже в простой белой сутане, с камауро на голове. Киннам быстро огляделся: везде висели картины, стояли книжные шкафы и стеклянные стеллажи. По левую руку, возле подвижной стены, Киннам заметил папский трон – только с этой стороны к нему вместо ступеней вел пологий пандус. Взглянув в окно, великий ритор невольно вздрогнул: за ним виднелась залитая солнцем римская площадь Святого Петра…