Кассия Сенина - Траектория полета совы

Но, Боже, как она могла так сильно влюбиться?! Неужели другие женщины, которые сохнут по Киннаму, любят его так же? Что-то не верится… Мари призналась, что «маленько» влюблена, но как-то сомнительно, чтобы она думала о нем вечерами, чтобы ее кидало в жар от мыслей о нем, и она уж точно никогда не потеряла бы перед ним дар речи, как случалось Афинаиде… Мари – и потеря дара речи! Афинаида даже рассмеялась при этой мысли. А все эти студентки, которые зубрят перед экзаменами у ректора и одеваются «с иголочки»? Долго ли они будут страдать по Киннаму после окончания Академии? Будут ли они вообще страдать? А «чего только ни делавшая» для его соблазнения заведующая кафедрой, где преподает Мари, – бьется ли у нее при виде Киннама сердце так же, как у Афинаиды?.. Или это только ей суждено каждое свое увлечение, будь то Алекс, православие или великий ритор, превращать в безумие с тяжелыми и затяжными последствиями?! Взять хоть ее влюбленность в Алекса: в него влюблялось множество девиц, но написала ли хоть одна ему письмо на десяти страницах, как это сделала она?

Алекс… Она собралась с ним в кино, в кофейню, а что ее там ждет? Зачем он пригласил ее? Разве не ясно, что он, внезапно разглядев в ней хорошенькую девушку, решил приволокнуться – как он наверняка делал это с десятками хорошеньких девушек до нее! А ей это надо?! Зачем она согласилась? Тем более, что он ей вовсе не нравится! Положим, в кино они будут заняты фильмом, но о чем говорить с ним в кофейне? Пожалуй, ей предстоит выслушать очередную порцию историй о его жизненных успехах… А если он спросит о ее собственной жизни, что рассказать? Про доклад? Про Евмафиевы аллегории?..

Она представила, как на смазливом лице Алекса появляется скучающе-вежливое выражение… То ли дело разговоры об этом с Киннамом – даже краткие, они были так увлекательны и содержательны, что после них Афинаида чувствовала себя окрыленной и готовой на какие угодно научные подвиги. И не только оттого, что она говорила на эти темы с любимым человеком: нет, ей в самом деле были очень интересны все эти тонкости, копание в текстах, сравнивание разных произведений, поиск параллелей и источников аллюзий, истолкование аллегорий, – и именно потому, что Киннам интересовался этим так же живо, как она, ее приводили в восторг беседы с ним… Беседы обо всем том, от чего сбежал Алекс, когда бросил аспирантуру. Зачем же она согласилась встретиться с ним? От неспособности отказать человеку, который пару раз помог ей? Нет, она бы могла сослаться на занятость, могла бы туманно пообещать что-нибудь в будущем… А там он забыл бы о ней, и всё! Так неужели она идет с ним гулять просто оттого, что хочет почувствовать себя, наконец, хоть кем-то «востребованной»? Какое унижение!..

Но, тем не менее, она оделась, причесалась, критически оглядела себя в зеркале и вышла из дома. День, в противоположность вчерашнему, был пасмурный и прохладный. Афинаида поежилась и до подбородка застегнула молнию на строгого покроя черной матерчатой куртке – единственном предмете из ее старого гардероба, который она еще продолжала носить. «Ладно, – подумала она, – в конце концов Алекс меня не съест, а даже напротив – сводит в кино и напоит кофе… Что, в самом деле, я так смущаюсь? Надо быть проще!»

Алекс ждал ее на крыльце «Плеяд» – высокий, стройный, в узких черных брюках, шикарной кожаной куртке и до блеска начищенных ботинках; многие входившие в кинотеатр девушки откровенно засматривались на него. Он уже купил билеты, и они прошли прямо в зрительный зал.

Фильм произвел на Афинаиду двойственное впечатление. С одной стороны, очень понравился: историческая канва соблюдена, антураж подобран замечательно, насыщенные смыслом диалоги, великолепная игра актеров, особенно четверки главных – в ролях Прокопия, Велисария и Юстиниана с Феодорой. Но, с другой стороны, любовная тема в фильме привела девушку в смущение: разумеется, любовь императорской четы и безнадежная страсть Прокопия к августе были показаны далеко не платонически. Афинаида завороженно смотрела на целующихся героев, на мечтания Прокопия, на Феодору, которая, заложив руки за голову и вытянувшись на великолепном ложе, ожидала Юстиниана, – и поневоле ей воображалось, как она вот так же лежит вечером и с нетерпением ждет героя своих мечтаний…

К середине фильма щеки ее горели. Вспомнилось, как в первый год ее православных «подвигов» Лежнев наложил на нее епитимию за поход в кино на гораздо более невинный фильм и сказал, что «театр и кино – бесовские изобретения, и кто туда ходит, служит дьяволу», а потом произнес в храме проповедь о том, что «мало людям своих страстей, так они еще ходят в кино смотреть на чужие!»

«Ну, так что же? – подумала Афинаида. – Я точно так же могла бы сидеть дома и предаваться страстным мечтам! А так хоть посмотрю на жизнь исторических лиц, и ведь это правда: они так и жили, любили друг друга, да и ошибки всякие совершали, не всегда вели себя праведно а всё равно стали святыми… Такие фильмы куда ближе к реальности, да, пожалуй, и для души полезнее, чем какие-нибудь неправдоподобные жития, где герои живут как аскеты чуть ли не с рождения и в любой мелочи получают божественное вразумление!»

Фильм так увлек ее, что она совсем позабыла об Алексе, об окружающей реальности: сидя в темном зале перед огромным экраном, она жила там, в далеком шестом веке… И когда под конец показали Святую Софию и старый Константинополь с высоты птичьего полета, Афинаида подумала, что хорошо бы съездить в Царственный Город. Она побывала там всего однажды, на третьем курсе… Как это было давно! Дожить до тридцати пяти лет в Империи, заниматься античной, а теперь и византийской литературой, и при этом побывать в Константинополе лишь раз – какой позор, в самом деле! Ну, ничего, сейчас надо подналечь на диссер, а после защиты можно будет и попутешествовать…

Когда они вышли из кинотеатра, Афинаида возмущенно сказала:

– Какой все-таки подлый этот Прокопий! Так оболгать любимую женщину только потому, что она не ответила ему взаимностью! Вот так любовь! Удивительно, что такой талантливый человек может быть… таким нечистоплотным!

– Ну, с талантливыми людьми это, говорят, часто бывает! – Алекс усмехнулся. – Правда, Прокопий мне, помнится, казался скучным…

– Скучным? – удивилась Афинаида. – По-моему, он прекрасно пишет, мне так нравятся «Войны»! «Анекдоты», конечно, мерзкие, но и они хорошо написаны… Я вообще люблю исторические книжки. А ты какие любишь?

– Да я как-то больше фантастику… Приятней смотреть в будущее, хоть бы и воображаемое, чем в прошлое, это зажигает!

Они сели в машину и через десять минут были возле кофейни «Парнас», где, по словам Алекса, не только варили классный кофе и пекли вкусные пирожные по собственным рецептам, но и подавали «нормальную еду» и даже спиртное. В кофейне царил полумрак, каждый столик озарялся отдельным светильником с цветными стеклами, играла мягкая ненавязчивая музыка. Алекс уверенно провел Афинаиду к двухместному столику в уютном уголке, девушка села в удобное кресло и почувствовала себя раскованно. Официант принес меню, и Афинаида выбрала греческий салат, кофе мокко и замысловатое пирожное с кремом, украшенное фруктами и шоколадной фигуркой совы, а Алекс – шашлык из баранины с овощным гарниром, турецкий кофе и мороженое; он также заказал им на двоих бутылку вина и два сорта оливок. Когда официант записал заказ и отошел, Афинаида внезапно вспомнила, что идет Рождественский пост, и немного смутилась, но тут же мысленно махнула рукой: заказ сделан, не отменять же теперь… Да еще не хватало сообщать Алексу, что она постится! Он, пожалуй, сочтет это диким, а ей не хотелось выглядеть перед ним смешно и странно. Она снова вспомнила вчерашний визит Ирины и подумала: «Вот так оно и бывает: сегодня одно позволишь себе, завтра другое… А там и не заметишь, как зайдешь далеко-далеко!» Но почему-то никакого сокрушения эта мысль не вызвала.