Сергей Куприянов - Когда человек не дышит

– Слышал я, что если роса обильная, то дождя не будет, врут, наверное, бессовестно врут, – еле сдерживая смех, проговорил он.

– Говорила бабушка, что росой надо умываться, но, чтобы так, – восстанавливая перехватившее дыхание, утирая лицо ладонями, проговорила девушка, и они расхохотались.

– Верно говорила бабушка, быстро на поправку пойдёшь, – сквозь смех сказала девушка Лиза.

– Тебя ведь Лиза зовут?

Та в ответ кивнула:

– Кормить тебя надо. Сейчас кисель овсяный, а к вечеру, наверное, рыба будет.

– Лиза, а одежда моя где?

– Если встать сможешь, то и одеться тоже. Одёжу дам, ну только твою одёжу бабушка сожгла, беду она принести может, вон только обутки оставила; славные, говорит, тапочки, понравились они ей.

Теперь Серёгин смотрел широко раскрытыми глазами:

– А сумка, сумка такая, на ремне, синяя, – упавшим голосом почти простонал Серёга.

– Синяя? Да вот она, кикимора, та, которая Ирина, говорила, что ценное там, что переживаешь за неё шибко, вот она.

– Ты и про кикимору знаешь?

– Что знаю?

– Ну… – Серёгин замешкался, – то, что они есть.

Лиза расхохоталась так неподражаемо и непринуждённо, что Сергей забыл, о чём её спросил.

– Да я всё про них знаю, экая невидаль…

Серёгин тихонько поворочал головой:

– Они здесь?

Лиза тоже огляделась по сторонам:

– Не-а, бабушка попросила их лихих людей да лютого зверя от этого места поотводить, вахту несут, наверное, где-нибудь там, у дороги.

– А бабушка где?

– А она сказала, что не по годам ей тут в полевых условиях жить, домой ушла, ты сил наберёшься, тоже пойдём.

– Далеко? Сколько километров?

Лиза задумалась:

– Не знаю… Мы, когда сюда шли, с обеда до заката времени ушло, а с тобой… дня три идти будем, хотя, может быть, кикиморы помогут, – и, помолчав, добавила, – а может, и не помогут, не слушаются они меня, вредничают, в задир лезут.

– А бабушка – она что, ведьма? – неосознанно переходя на шепот, задал Серёга давно мучавший его вопрос.

– Ну, если ведает – то ведьма, а если знает – то знахарка. Трав да кореньев она знает много всяческих и умеет ими пользоваться, вот и всё. – Снова озорно улыбаясь, сказала Лизонька.

Встать он не смог, но при некоторых усилиях и помощи Лизы смог сесть. Выпил две порции тёплого овсяного киселя с необычным травным привкусом и, пообещав не пытаться вставать без помощи, получил одежду. Штаны были как штаны, если можно так сказать с чужого…. ну, плеча. А вот рубаха была не просто новая, она была праздничная. По воротнику, рукавам и подолу, обгоняя друг друга, мчались красные кони. Сергей любовался тонкой работой, тихонько водя пальцем по красной гриве, по витейке пыли из-под копыт, когда почувствовал взгляд. Украдкой глянув в сторону, встретился он с глазами, внимательно, с любопытством наблюдающими за ним. Лиза тут же в смущении опустила глаза.

– А расскажи про кикимор.

– А что про них рассказывать?

– Ты же говорила, что всё про них знаешь.

– Ну… Бояться их не надо, как некоторые боятся, на самом деле вреда человеку они причинить не могут, пугают только. Им запрещено прикасаться к людям, вот они и пугают. А от испуга уже человек бежит сломя голову и расшибается о дерево иль камень какой. Говорить всякие речи можно им, кто прельстится речами этими, пойдёт за ними – заблудится, иль в болоте утонет – это они веселятся так.

– А почему запрещено?

– Что запрещено?

– Прикасаться им к людям.

– Не знаю. – Лиза задумалась. – История есть одна старая, вот, слушай. Давно князь на земле жил: красавец, сильный, смелый, ловкий. И настало время князю жениться – отправился он невесту себе искать. Встретил он девушку – глаз не отвести. И полюбили они друг друга с первого взгляда, а любовь у них была такая, как только в сказках бывает. Ну, а девушка, ты понял, кикиморой была, в те времена они и днём и ночью могли настоящими быть, это сейчас они от солнца прячутся. Сделал князь ей предложение, и пошла она к ихнему главному кикиморному богу разрешения спрашивать. Долго противился главный этот, не было ещё такого, чтобы кикиморы за людей замуж выходили, а потом и говорит: «Возможно счастье между вами при условии, что верны друг другу будете до конца дней своих». Поклялись они перед богом этим кикиморьим в любви и верности, и увёз он жену-красавицу домой. Жили-поживали, да отправился князь тот в поход воинский, и, как водится, развлечения с барышнями в походе том случились. Изменил князь жене своей, и в ту же секунду превратилась его молодая жена, прямо среди бела дня, от взглядов людских, иль от лучей солнечных в трухлявый пень. Так до ночи и стояла, слезами горючими обливаясь, а потом собрала вещи свои и ушла… Нашёл её князь, рассчитывая прощение вымолить. Бросились они в слезах навстречу друг другу, обнялись. Но в то же мгновение девушка стала каменной, и руки её стали каменными. Долго мучился князь в каменных объятьях, на помощь звал. Так и умер, а как повисло безжизненное тело в каменных руках, то и девушка рассыпалась на мелкие камушки… Вот за развлечения мужины и развлекаются сейчас кикиморы над всем человечеством. Так что ты смотри, Ирка – она девка влюбчивая и неравнодушна она к тебе, а это до добра не доведёт, – явно желая его зацепить, закончила Лиза.

– Заняться им нечем. Сидят тут, всякую чушь собирают…

Оба вздрогнули и повернулись на голос, там стоял и трясся от возмущения, непонятно откуда и когда выросший, огромный мухомор.

– А вот сейчас возьму да обниму твоего Серёженьку.

– Попробуй только, – сжав губы, проговорила Лиза.

– О-о-о… да у них тут шуры-муры, любовь типа. Да знала бы ты, девица, как он по моим коленкам слюни пускал, там, на болоте. А ты сейчас, пока он больной, в лихорадке, соблазняешь его, глазками перед ним хлопаешь.

– А вот и нет!

– А вот и да, я-то всё знаю.

– Нет-нет-нет!

– Да-а-а.

– Никого я не соблазняю! – уже в слезах крикнула Лиза, на что мухомор спокойно, скрипучим бабкиным голосом ответил:

– Ну и дурра, – и исчез.

Со стороны речки доносилось истеричное кряканье, там у Лизы стояли верши, – это такие запруды, ловушки для рыбы, и она каждое утро приносила оттуда двух-трех щук, небольших, но жирненьких, зубастых и злых, как собаки. А сейчас там, то ли от счастья, что её детки встали на крыло, то ли от негодования, что собрать их вместе и заставить слушаться стало практически нереально, надрывая свою утиную глотку, не останавливаясь ни на минутку, кричала кряковая утка. Весь лес, кроме ельника, стал как будто прозрачнее, зато земля покрывалась небывалой красоты сотканным из миллионов тоненьких разноцветных пластинок ковром. При дуновении ветерка эти листики-пластинки переворачивались, издавая каждая свой неповторимый звук, и картина красок тут же, в одну секунду, как по взмаху волшебной палочки, менялась. А иногда лист, смачно чмокнув, прилипал к гладкой берёзовой коре или камню, оставшись там до снега или до тех пор, пока не иссушит его ветер, и он, медленно почернев, используя свой последний шанс, сломя голову бросится к своим братьям, заняв место в феерическом хороводе.