Илья Тамигин - Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

– Арман! – позвал он, не повышая голоса.

– Да, сир? – сделал шаг вперед человек в генеральской форме.

– Мы застряли, мой генерал. Проклятая зима! Проклятые русские, которые воюют не по правилам! Мы должны двигаться быстрее, чтобы сохранить солдат! Десятки, сотни обмороженных каждый день…

Наполеон помолчал, с отвращение топнул ногой. Генерал почтительно ждал продолжения. И император продолжил:

– Приказываю: бросить обоз! Оставить только провиант, боеприпасы и фураж. Все трофейное оружие выбросьте. А ценности – картины, золото, книги, серебро… Насколько я помню, там только серебра восемьдесят тонн… Найдите подходящее место и спрячьте! Поручите это верному человеку. Тому драгунскому лейтенанту с феноменальной памятью, Карсаку. Потом пусть уходят врассыпную, малыми группами, чтобы не отследили казаки. Мы ещё вернёмся!

– Будет исполнено, мой Император!

– Итак, лейтенант, сам Император Вам поручает наиважнейшее и наисекретнейшее дело…

– Да похлестните вы этих кляч!

– Бесполезно, господин лейтенант, кони устали, снег слишком глубокий… и их нечем кормить. Того и гляди, сдохнут!

– Тогда я впрягу в телеги вас!

– Вот, подходящее место! Луи! Фернан! Назад к дороге! Обеспечьте боевое охранение!

– Есть!

…

– Разгру-жай! Ящики тащите вниз!

– Merde! Как мерзнут руки!

– Золото тащите! Постройтесь цепью! Давайте, сыпьте! Кидайте сюда!

– Но, как же так, господин лейтенант!?

– Сказано, сыпь!

– Есть… Merde!

– Заряды установлены, господин лейтенант!

– Все назад! Поджи-гай!

БА-БАХ!!!

– Ого!

– Отлично! Теперь спихните туда пустые телеги!

– Уходим!

Снег, всюду снег, чтоб его побрали эти самые… Коню по брюхо! И ведь только начало ноября! Дорога, где дорога? Фернан! Луи-и! Не слышат… Отстали, наверное. Ветрище завывает, как тысяча демонов, и сыплет, швыряет холодную крупу прямо в рожу, за воротник, за пазуху, как будто и без того уже не замерзаю! Здесь это называется «метель». Говорят, может несколько дней длиться. Этa уже второй день, и конца-краю пока не видно, только гуще снежинки, да злее ветруган и сугробы все выше. Не поймешь, где небо, а где земля! Только смутно видать деревья… И все! Нет, с дороги мы точно сбились… Где восток, где запад, куда идти – золотой дал бы, если б подсказали. И ветер-то странный: то в правую щеку дул, а теперь в спину, а ещё раньше – прямо в ноздрю, аж бедное животное Цезарь зафыркал и остановился. Merde, я ж его больше суток нормально не кормил! Как деревня называлась? Ва-шу-ти-но… Без глотка из фляжки и не выговоришь! М-да, русский язык… Хозяин не хотел овес давать, так Луи ему зуб выбил! А и это не помогло, пришлось коней сеном кормить. Сами голодные спать легли, в избе ни крошки жратвы не оказалось, только две луковицы. Луи с голодухи их сожрал, рыгал всю ночь, спать не давал, скотина…

Однако, замерзаю, господа! Ног уже не чувствую! Луи! Фернан! Где вы? Похоже, потерялся я… Ну, Россия! Кто бы мог подумать, что офицер, ветеран – и потеряется в снегах! В Испании не пропал, в Германии не пропал, в Польше… г-м, не будем про Польшу… А здесь – метель! И все… Не выбраться. Где ты, Париж? В какой стороне? До тебя тысяча лье… Сколько хоть сейчас времени? Два пополудни, а темно, как у зулуса где…

Что это, мелькнуло, вроде? Во, ещё! Партизаны, что ли? Так, пистолеты… Merde! Это волки, господин лейтенант! Цезарь, выручай! Ба-бах! Хорошо попал, ишь, закувыркался! Цезарь, давай! … Настигают, бестии! Щелк! Осечка! Цезарь, Цезарь! О, хищник! Прыгнул слева, рвет брюхо… Бедняга Цезарь… Не могу встать… Саблю наголо! Ну, иди сюда, тварь! Н-на! Без лапы не побегаешь! Где второй? Ух, ты! Вот это пасть! Вжи-ик! В прыжке попал… Навалился, не спихнешь… Убил, однако, кровища хлещет, соленая, как… Ну и воняет же от него! Как от помойки! … Встать не могу… Нога… Подвернул… Сломал? И сил нет… Надо полежать… Полежать… Пречистая Дева, не дай пропасть…

– Фёдор! А, Фёдор!

– Чего тебе?

– Смотри, вроде конь павший…

– Так французы тута проходили… У них-то кони непривычные, метель, опять же, была. Давай, одначе, посмотрим, в хозяйстве-то все пригодится.

– Ты, что ли, конину жрать будешь?

– Дурак, ты, Лука! В сумках пошарим, седло доброе, опять же…

– Глянь, волк дохлый! А вон ещё!

– Эх, верно! Шкуру бы снять… Помоги-ка!

– Задубел уже, поди, замучаешься снимать, шкуру-то… А матерущий, волчара-то!

– Ой! Мать Пресвятая Богородица! Человек! Конем ногу придавило, глянь!

– Да ты што-о! Живой?

– Чуть живой! Снег уже на роже не тает! Француз, язви его в почку…

– Так, что ж, тоже живая душа, хоть и не нашенской веры. Давай-ка, волокушу изладь, возьмем его.

– Зазря намаемся… все одно помрет, замерз ведь совсем.

– Грех живого человека бросать. Барину отвезем! Он давеча говорил, мол, если пленный – то к нему доставить.

– Тоды ладно. Ужо барин-то даст на водочку! Топор-то где?

Бесчувственного офицера положили на волокушу. Идти было близко – всего четыре версты.

– Барин! Александр Романыч! – нежно позвала горничная Арина.

– У-мм… Чего тебе? – тело, возлежащее на кушетке после обеда, шевельнулось.

– Лука с Федором с разведки вернулись, француза привезли! Только оне без чувств.

– Ого! Вели в людскую нести, сейчас выйду.

– Слушаюсь! – Арина, взмахнув золотистой косой, убежала.

Александр Романович, зевнув и покрестив рот, нашарил ногой шлепанцы, подтянул пояс, расправил лацканы теплого узорчатого халата и двинулся в людскую, посмотреть на добычу.

В людской было жарко. Топилась печь, весело постреливая березовыми поленьями. Пахло щами и хлебом. Стекла, покрытые морозными разводами, плакали от тепла, роняя слёзы на чистый крашеный пол. Сопя и вполголоса поминая чью-то мать, Лука с Федором втащили пленника и уложили на широкую лавку. Кухарка Ефросинья, кучер Герасим и Арина боязливо крестились, глядя на залитое кровью лицо и руки француза, на его заиндевевшие волосы и обледеневшие, закрученные колечками усы.

Вошел хозяин.

– Ну? Что тут у нас? – строго спросил он.

Фёдор, здоровенный мужик, зверолов и медвежатник, почтительно снял шапку. Лука – тоже.

– Вот, барин, по Вашему приказу, значит, разведку делали… Нашли энтого вот, саженях в трёхстах от дороги-то. С путя, стало быть, сбился. Волки напали, от тройки отбился, да уж не встал. Одним боком к коню привалился, а сверху волк убитый накрыл. Тем и выжил: пока они остыли-то! Думаем, недолго лежал, метель-то, только два часа, как кончилась.

Александр Романович нахмурился, подошел ближе. Потрогал ледяную руку с намертво зажатой саблей.

– Раздеть! Растереть водкою! Баню топить! – деловито распорядился он.