Кирим Баянов - Часы из ореха

Так говорят.

Да я и сам замечал за собой. Теперь улыбаюсь как идиот, и расслабляю мышцы лица.

Придвигаю пепельницу снова и закуриваю. Время расслабиться, но что-то как-то все время не расслабляется. Только в дороге. По Нью-Кингс Роуд напичканы чуть ли не в ряд монументы в виде небольших каменных обелисков. На каждом повороте.

Много тени. Меня это не раздражает. Но и не радует.

Никак не могу расстаться с этим красным свитером, который она мне подарила, – Foriss sports, красного перца. Он уже совсем изношен, растянут и в некоторых местах прожжен сигаретным пеплом. Но этих дыр не видно. По крайней мере, для меня. Это напоминает то, как дети прячутся от посторонних глаз, заходя за меньший в несколько раз в ширину их самих столб, и накрываются одеялом. Я не вижу – значит, меня не видят.

Так примерно его я ношу. И мне это нравится.

Она дарила мне много других вещей, но я от них избавляюсь.

Как?

Кладу в ящики и забываю в мотелях.

Да, я вообще такой забывчивый. Что вы…

Струшиваю пыль с джинсов и слушаю скрип закрывающейся за мной двери. Сейчас я поставлю свою любимую музыку. А впрочем, нет. Мне нравится этот старик в перепачканной бельчеровке и грязной робе, – копавшийся минуту назад в моем двигателе, а теперь подающий мне чай.

Я кладу очки на коленку дужками вниз и разглядываю через них потолок.

Жую лимон.

Могу кривиться, а могу, нет.

Могу улыбаться…

Такая эта наука – управление эмоциями.

Черт с ним с управлением. Я даю тебе руль, Эни. Управляй ею как хочешь.

Вот и Виллис.

А сейчас я кантуюсь в транспортном судне, наблюдая и слушая голоса команды, – тихие и бархатные, успокаивающие меня так, как не может успокоить меня даже голос отца. И я пишу «Тени прошлого» пополам с духами и лейтмотивом трансцендентальной психологии. 2008. Потом мы встретимся, и я буду показывать тебе простые числа, о законах которых ты давно уже в курсе. Но я буду рассказывать о них по-новому:

– Видите, как заканчивается композиция госпожи Пинк. Три минуты тридцать шесть секунд. Три плюс шесть, девять. Влияние активного на пассивное в высшем порядке. Три на шестьдесят, сто восемьдесят. Да плюс тридцать шесть, двести шестнадцать. Два плюс один, плюс шесть, – девять. Спела так, что и самой понравилось и публика в диком восторге. А теперь проанализируем хит госпожи Рианны. «Cry». Три минуты, пятьдесят три секунды. Результат, пассивное, результат. Что и требовалось доказать. Сто тридцать три секунды, – семь. Единица – активное. Вы за мной успеваете? Не обязательно, я могу повторить для тех, кто слушает музыку. Остановилась композиция где. На пятидесяти секундах. Это пассивное. Продолжение композиции – еще три секунды тишины. Пассивное без активного, результат дает – хронический насморк. Спела вроде как-то так, и вроде бы даже самой понравилось. Но не очень-то напрягалась, а потому и результат соответствующий. Анализировать хит Милен Фармер вообще не имеет смысла…

Я плохо помню твое лицо и смеялась ли ты при том. R&B попадет вскользь как и инди-поп, и мы анализируем другой:

– А вы вообще молчите, госпожа Пинк. Вы статистическая ошибка в мире раскрытых окон Америго Веспуччи. Теперь индейцы охотятся на ковбоев. Взяли топор – полетели. В какой последовательности. Это тоже, конечно надо учитывать, но об этом позже…

Весь мир это числа – факт, который неоспорим.

Always somewhere…

У меня закатываются глаза, и я падаю, – на кровать, разумеется, всю ту же, – с испачканными носками и провонявшейся металлом от болгарки робе. И засыпаю под раскачивание штормового предупреждения, которое уже началось и продолжается вот уже пол часа. А я не могу уснуть и снова глотаю таблетки. А потом будет утро и все повторится. Но этому придет конец, чтобы навсегда положить трубу идиоту с зажигалкой в руках сигнализирующему портовой башне с таким же огнем наверху о любви к звездам и всему творчеству Бремена…

– Ты знаешь, что такое нейромант, Алекс, – как-то спросил я своего друга.

– Да.

Больше я у него ничего не спрашивал.

Раньше это был специальный отдел при Советской разведке. Но тогда было время восьмидесятых, а я только спустя год появился на свет.

В 1992 они были расформированы и сейчас это бабушки целительницы-вещуньи и дедушки, заговариватели зубов бабушек колдуний, отыскательниц мест заначек дедушек зубозаговаривателей.

Ночь. Ничего не слышно, кроме двигателя. Я раскачиваюсь в постели вновь на пляшущем по волнам сухогрузе и у меня краснеют уши от собственного бесстыдства. Из Европы через Атлантику в Мобил. Там встретят нас чернокожие докеры, и мне вновь слышится неспешный разговор, тихо подтрунивающих друг над другом кока и старшего помощника.

Опять эта красная кнопка, как… где это будет? Не припоминаю уже этого города.

– Вытащите свой топор из моей спины, господин Мэнсон. Он мне мешает раскуривать трубку мира с госпожой инди-попа.

Допиваю свой чай и расплачиваюсь за работу с Бобом. Такое распространенное имя, а столько тепла от него, будто ты заглянул на пшеничные поля жарким летом.

Что это еще за воронье здесь такое? И какого хрена оно тут делает? А?.. Прошу прощения. Всегда матерюсь, когда у меня хорошее настроение.

– Купите очки, мистер.

– Пароходу они ни к чему…. Человек фильтр очень похож на меня на этих плакатах. Ты хочешь окончательно дополнить мой образ, парень?

Пожимает плечами и неулыбчиво смотрит на мою рваную в двух местах майку. Наверное, день был не очень.

– С моим чувством юмора сегодня что-то не то. Технические неполадки. Человек паровоз? Ладно. Они стоят?

– Четыре доллара и двадцать пять центов.

– Не пропусти покупателей. – К нам подходит еще один такой же, как я, только в кожаной куртке и полный раскрашенных рук, оголенных до плеч. Большое пузо идет впереди него. – На тебе четыре доллара и семьдесят пять центов.

– Зачем?

– Ну, как же очки стоят четыре доллара и двадцать пять центов. Я даю тебе семьдесят пять и десять долларов. Значит, сдача мне семь с половиной…

– Бери свой доллар, – отдавая ему причитающийся ему доллар, говорю я почти восемнадцатилетнему пареньку с черной кожей и смотрю в его задумчивые глаза, обнаруживающие недостачу. – И никогда больше так не делай.

Он продолжает за мной смотреть из-под синей кепки, а я разворачиваю свою Семи и завожу двигатель одним резким толчком правой пятки.

Моя совесть вполне уживалась со всеми долларами до Хобокена. А теперь мне как-то не по себе после Паттерсона… Но вы уже в курсе…

– Мистер. Забыли шляпу! Мистер!

– Садись и чувствуй себя капитаном.

Сажусь, глаза разбегаются от огоньков зеленого поля с красно-фиолетовыми пятнами по рельефу дна, маячков и радаров: