Кирим Баянов - Часы из ореха

Шутка ковбойская, шутка бандитская.

Они у меня через одну.

Сидит зверобой в кругу индейцев.

– Ты не нажмешь, – говорит старый вождь.

– На что спорим?

– На мою жену!

А вот продолжение.

Зверобой нажимает курок, отводя дуло в сторону:

– Шутка. А сейчас, – наводя ружье на вождя, говорит зверобой, – спорим, что попаду?

– На что, – спрашивает старый вождь.

– Ваша жена меня не о чем не просила… но я все же хочу сохранить вашу семью.

– Отпустите его, – говорит старый вождь. – И дайте ему мою, – глядя как зверобой поглаживает свое ружье, продолжает:

– Трубку!

– Ало, малышка, прости, что я опоздал с днем рождения. Тебе привет…

– Куда вы звоните?

– А в кого я попал?

Не знаю. Нашел, здесь на скамейке валялся. Оставлю, может кто-нибудь тоже найдет.

Дам жену, точно пристрелит, думает вождь. Дам топор – убьет кого-нибудь еще, скажут, что я. Такая там примерно логика была у вождя.

Вспоминаю отчего-то Гадалина. Еще не открытую звезду психоделики. Как там ты? Неужто опять загремел в психушку? Хватит отлеживаться на казенных харчах. Вставай и работай.

Если все пойдет так, как я планирую, и нам удастся совместный проект с Базукой, то у тебя все будет. И это будут не пустые слова.

Я не звоню ему и совсем потерял с ним связь. А без меня он напишет кучу ненужного барахла. Хотя быть может, я себе льщу. Настало время сказать «стоп».

Я научу тебя говорить это слово: стоп наркотики – здравствуйте сигареты; стоп сигареты – здравствуй алкоголь, стоп алкоголь – здравствуйте наркотики…

Да, я учу только плохому. Хорошему должна научить мама.

Теплая вода и пар заставляет меня расслабиться и отпускает усталость. Я провожу по волосам. Остаются в руке. Так много.

Облепиховый гель.

Нет, возьму еще.

Что это у нас сегодня? Пантин про-ви. «Упругость и форма волос с многоступенчатой стрижкой». Да у меня праздник!

Волосатая все-таки у меня задница…

Я сказал, что это для мамы!

Мне помнится, как мать одного моего друга говорила, что красивый мужчина должен быть чуть-чуть красивее обезьяны. Наверное, это так.

Разглядываю свою переносицу и подбородок в ложке. Нисколько не похожи на эталон красоты.

Ты веришь Нэо, что эту ложку можно согнуть?

Я верю, что в этой ложке мое отражение вверх ногами. А если ее перевернуть, то я буду отражаться в ней по-нормальному.

– Да. Будем шутить, – говорит Мэнсон. – Только по-умному. Так, чтобы людям вокруг было весело и тебе самому…

Нет, малышка, я знаю господина Мэнсона как себя самого. Когда шутишь по-умному, никому, кроме тех, кто вокруг не весело. Шути лучше так, чтобы доставлять удовольствие самой себе. Это ситуационный подход. Сейчас так во всем мире. Не буду говорить, что он чем-то лучше другого. Во всяком случае, не хуже – уж точно.

И госпожу Ри я напрасно обидел, уличая ее в эгоизме. Она тоже неплохо поет. Сейчас так везде поют.

– Смерть заказывали?

– Ошиблись дверью. Русскую рулетку слушают этажом выше…

Ну, вам ничем не угодишь, господин Мэнсон.

– Чувствуйте себя тогда, хотя бы расслабленно, – говорит Иракский дух Биллу Клинтону. – Я в вас войду.

Нет, не буду тебе рассказывать анекдот про атомную подводную лодку с Мэнсоном на борту. Лучше расскажу анекдот про чукчу.

Прохожу в комнату и беру кофе, – остывший, но еще теплый. И закуриваю, нагибаясь над бумаги…

Здесь тихо. Так тихо, словно в склепе с безымянной табличкой. И мне отчего-то хочется подольше здесь оставаться…

– А я смотрю на эту фотографию из стоп кадра, – говорит Робби Уильямс, неожиданно для всех вынимая фотографию Триши Хэлфэр. – И мне отчего-то кажется, будто я заглядываю в реку, эту безбрежную и беспощадную как само время. И вижу в ней свое собственное отражение…

Словно я слышу старый забытый блюз, далеко отовсюду и близко везде. Сквозь ропот толпы и неспешные переговоры слабо бубнящей толпы. В далеком-далеком прошлом, которое возвращается не для того, чтобы поранить меня своею несвоевременностью и беспощадной ответственностью перед самим собой, а напевая печальные ноты моих чудесных глупостей и тоскливые треки надежд, которые потягивают меня и нежно дразнят дорожками былых оплошностей и больших разочарований. Словно потягиваясь во сне, теплой ночью или весенним утром в изобилии темных сумерек, я встаю на ноги и брожу по холодному полу, в своих мыслях, оставляя дымиться последний окурок на столе балкона, а густой мягкий дым опоясывает мои пальцы, завладевая мыслями. Гармония, которая, несмотря ни на что, уверенно занимает место в звучании длинных, протяжных вздохах и выдохах… нет, только не скрипки. Она из меня вытянет последние капли крови.

Я буду дышать ртом, и слушать воздух сегодня, для того, чтобы… чтобы… чтобы…. Чтобы меня забыли мои холодные воды, и я погрузился в тихое шуршание дождя по асфальту.

Рожденные пеплом воспоминания, клубятся в тихом мотеле, очередном уголке этой великой страны и я забываюсь, глядя в одну точку.

Это было время хорошего сна и хорошей охоты, скажу я тогда и затушу в развезенной мною грязи пепельницы окурок. Добавлю еще воды, стряхнув пальцы обмакнутые в виски со льдом, и подобью подушку.

Когда у меня заканчиваются слова, я обычно сплю. Но я сплю, бывает и днем. С широко раскрытыми глазами.

Запах сандала слышен даже через рот.

Попробуй как-нибудь вдохнуть и выдохнуть через нос.

Когда я, наконец, брошу курить? Наверно, когда перестану дышать ртом.

Хватит Эни. Ты шикарно навернула круги от Монтроз в Хейзл Херст и от Вилласа в Линкольн. Не могу не вспоминать об этом на Нью Кингс Роуд.

– Здравствуйте, господин психотерапевт. Я хочу рассказать вам свою историю, но буду очень тужится… потому что она доставляет мне дискомфорт.

– Не извиняйтесь, здесь все пукают, когда очень хочется…

Помнится, кое-кто говорил, время необратимо и даже, если вам это некстати, вселенная продолжает двигаться, – когда вы спите, курите и пишете свои произведения, – одному лишь господу Богу дано превращать бывшее в небывшее. «Поэтому проверьте, всегда ли тот, кто ушел, пришел. А тот, кто пришел – ушел. Вы себе даже не представляете, сколько лишнего народу топчется почти на каждой странице подобного творчества. А между тем, достаточно помнить, что если кто вышел из точки А, отправляясь в точку Б, то в точке А его больше нет. И его неприбытие в точку Б может иметь место только в крайних обстоятельствах, о которых читателю необходимо сообщить».

Надеюсь мне не обязательно это делать. Но на всякий случай напомню, что из Норфолка – А в точку Джэксонвилль – Б я выехал через Бремен и какой-то еще германский городок. А точкой В явился 2009. Производной, от которой я полагаю, будет точка Д – Кагосима-сити.