Юлия Степанова - Зима не всегда. Повесть-сказка

Обрадованный волчонок хотел уже бежать домой, но ворон остановил его:

– А насчет луны и одиночества по вечерам… Попробуй с ней подружиться, с этой луной. Ей возможно тоже одиноко… – и плавно взмахнув крыльями он слетел вниз, на землю, и бочком заковылял к груше.

К вечеру погода испортилась. Небо заволокло тучами; резкие порывы ветра гнули кусты и траву, качали деревья. Стал накрапывать дождь. Купаться волчонок любил, но мокнуть под дождем терпеть не мог. Во время ненастья он обычно отсиживался в своей норе: спал или просто лежал с тоской поглядывая наружу и тяжело вздыхая. Он знал: для леса дождь – это жизнь. Каждая травинка, каждый листочек радостно тянется навстречу дождю, умывается, пьет. Сухая земля как губка впитывает влагу, во мху растут грибы, на кустиках наливаются соком ягоды. Ветер очищает и освобождает лес от всего старого, больного, ненужного. Под его напором летят на землю сухие листья и ветки, падают отжившие свое деревья.. Лесные жители терпеливо пережидают непогоду, прячась кто где…

Вот и теперь волчонок, лишь только закапали первые капли-поскорее забрался в свою нору, свернулся клубком и заснул. Несколько дней длилось ненастье. Лес стоял неуютный, сырой. Дождь то прекращался ненадолго, то снова лил как из ведра. Холодный ветер хлестал могучими порывами. Волчонок доел последние фрукты и сидел в норе голодный, предпочитая голодать, но не мокнуть. Когда дождь стихал, он совершал небольшие пробежки к озеру, пил воду и заодно проверял свою лодочку. Потом возвращался и снова лез в нору. Это вынужденное сидение дома ему порядком надоело и он мечтал о том, чтобы ненастье поскорее кончилось.

Наконец наступил вечер, когда дождь совсем перестал. Волчонок стряхнул с себя оцепенение и выбрался из норы, довольный, что заточение кончилось. Он потянулся, несколько раз как следует отряхнулся и чихнул. Потом вдруг игриво припал к земле и в шутку принялся копать лапами песок. Ему сделалось очень весело. Воздух после дождя был такой свежий, такой чистый! Мокрая сосновая хвоя так чудесно пахла! Всюду чувствовалось радостное оживление, наверху в ветвях порхали пташки, хлопотали белки. Еж, пофыркивая, прошествовал в кустах на ночную охоту и волчонок почувствовал, что сам ужасно голоден. Он решил отправиться на рыбалку.

…Стемнело. Ветер стих. Вода в озере была неподвижна как зеркало и отражала звезды. Волчонок плыл сквозь заросли тростника сидя на корме своей лодки, на четверть заполненной дождевой водой. Лодка бесшумно покачивалась и скользила, он осторожно попробовал лапой воду… Было очень приятно окунать лапу в темную воду озера… Наверху и внизу были звезды. Где – то небо становилось водой, а вода – небом. Волчонку казалось, что его лодка плывет в космосе. Квакали лягушки, плескалась рыба. Слышно было, как медленно ходит в камышах цапля, выбирая себе место для охоты. Лодка выплыла на середину озера и замерла. Волчонок забыл про голод и глядел во все глаза на красоту вокруг. Кто – то стремительно пролетел рядом, должно быть ночная птица или летучая мышь. Бухнула выпь. Волчонок от неожиданности чуть не свалился в воду.

– Ты что? Ты зачем?! – удивился он.

– А затем! – ответила из темноты довольная выпь, – Чтоб неповадно было!

Днем выпь обычно сама всего боялась и пряталась в камышах: вытянется в струночку клювом вверх; прикроет глаза и покачивается вместе с камышами, – не разберешь-здесь она или нет. Трусиха была ужасная. Зато ночью своими воплями могла на кого угодно страху нагнать. Наберет в грудь побольше воздуха и как дунет в воду: «Бу-у-у!» – словно кто-то огромный, страшный ревет. Волчонок давно знал эти ее фокусы, но каждый раз пугался. А выпь долго хихикала, сощурив маленькие глазки, выхаживала высоко поднимая ноги по мелководью, довольная собой.

– Чтоб неповадно было! – приговаривала она, хотя сама не знала, что неповадно? Кому?

– А хочешь со мной, в лодку? А? – предложил подумав волчонок. – А то чего все одна, да одна… На звезды посмотрим!

– Глупости! – проворчала сердито выпь, – у меня дел тут по горло, не до звезд … – и, встряхнув перьями забралась на корягу. Цапля, наблюдавшая за всем этим со стороны – неодобрительно поежилась.

«И чего вредничает? – подумала она про себя, – Все ей неймется! Не угомонится никак…» Цапля вспомнила недавнюю неприятную для всех историю, связанную с ночными проделками выпи. Дело было так: на дальний берег озера привели в ночное ребята из деревни коней, пустили их спутанных пастись, а сами расположились возле костра. Слово за слово, – стали как водилось в ночном сказки рассказывать. Старшим с ребятами пришел дед один, большой охотник до всяких сказок про домовых, леших, кикимор и прочую нечисть. Он поначалу все слушал, что другие говорят, посмеивался в бороду, ветки в огонь подкидывал. А как стемнело, стал рассказывать сам, да такого страху на ребят нагнал, что те пошевелиться боялись. Сидели, затаив дыхание, слушали как домовые в избах хозяйничают; как русалки весной по ночам из рек лесных вылезают, песни поют, манят к воде, а подойдешь – защекочут до смерти; в омут за собой утащат.

– Кикиморы – те вообще балованные, – говорил дед, – любят над людьми потешиться. Заманивают путников в самую болотную топь, и в таком образе показываются, что человек от страху ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. Стоит на месте как вкопанный, пока трясина не засосет.

– А в каком образе они показываются? – спросил самый младший из компании, млея от ужаса. – Какая она вообще из себя, кикимора-то эта?

– А вот такая: ма-ахонькая, тощая вся, сама вроде старушонки. Головка крохотная. Нос острый. И одета не пойми во что, не то в лохмотья, не то в перья…

– Ерунда все это! – перебил деда другой парнишка, – Кикимор в лесу не бывает, они в домах, за печками живут, – мне бабушка рассказывала! Кикимора из дома носу не высунет, – боится, что ветром унесет!

– Ерунда, говоришь? – насупился дед, – А только бабка твоя не знает, что кикимора там живет, где муж ее! А мужем у кикиморы и домовой может быть, и леший, и водяной. Если водяной, – тогда она в болоте и обитается! – тут дед понизил голос до шепота, – А водяной, он, известное дело не любит, чтоб о нем говорили, вспоминали его. Он за это шибко сердится и наказать может! – и только он это произнес, как выпь возьми, да и бухни с озера свое привычное: " Бу – у-у!» – жуууткий такой звук получился. Лошади шарахнулись, ребята с мест повскакали, друг на друга смотрят.

– Водяной, кажись… – прошептал самый маленький, выпучив от ужаса глаза. А выпь – знай свое: снова воздуху набрала побольше и еще громче:" Бу-у-у! Ууу…!»

Тут уж пастухи врассыпную бросились: кто к лошадям, кто к тропинке что в деревню ведет. Дед – и тот перекрестился, похватал впопыхах вещи и, прихрамывая, к дороге заковылял.