Леонид Свердлов - Воля богов! Повесть о Троянской войне

– Неужели Эней? Как же ты вырос! Тебя и не узнать. Садись, позавтракай с нами.

Эней тут же бросился к столу и с аппетитом принялся за еду. Он так торопился увидеть родню, что не поел на корабле. Но говорить он при этом не переставал:

– Мама сказала, у вас в семье радость – сын нашёлся.

– Это несчастье! – сказала Кассандра – тихо, даже и не рассчитывая, что её услышат. Её и не услышали.

А Эней быстро оглядел всех присутствующих и указал на Париса.

– Это ты! – сказал он. – Я тебя сразу узнал. Мама тебя так и описывала. Она тебе привет передаёт, говорит, что помнит. Дружить с тобой и помогать тебе велела.

– Я знаю твою маму? – удивился Парис.

Эней на секунду перестал жевать и недоумённо уставился на Париса. Он считал, что его маму не знать невозможно.

– Конечно знаешь. Её все знают. Моя мама – богиня Афродита.

Теперь Парис понял, где он видел это лицо. Эней был похож на Афродиту, насколько вообще мужчина может быть похож на женщину. Парису стало стыдно, что он это сразу не понял, но Эней уже забыл об его оплошности и продолжал болтать:

– Она сразу велела строить корабль. Это лучший в мире корабль, самый красивый – его сам Ферекл строил, а проект мама нарисовала. Она велела плыть нам на этом корабле в Спарту, к царю Тиндарею. Дядя Приам! Ты же отпустишь Париса в Спарту?

– Конечно отпущу. Это ведь воля богов. К тому же я уже слышал, что Тиндарей недавно выдал дочку за царевича Менелая. Пусть Парис передаст ему мои поздравления. Моему сыну надо учиться дипломатии.

Эней вскочил из-за стола:

– Здорово! Парис! Побежали на корабль! Там уже всё готово.

– Не надо! – пискнула Кассандра, но Приам строго на неё посмотрел, и она опустила полные слёз глаза.

Парис тоже вскочил и вместе со своим новым другом побежал к кораблю. Афродита помнила о нём и о своём обещании! Там, на корабле Энея и в далёкой Спарте, его ждала судьба, полная трагических и комических приключений, диктуемая благодарностью одной богини и местью двух других.

Корабль, задуманный богиней и построенный мастером, действительно был очень красив. На носу его стояла сама Афродита. Искусно вырезанная из дерева, она казалась живой. Парис помахал ей рукой, а она улыбнулась и подмигнула ему в ответ.

На палубе путешественников встретил голый мальчик с колчаном и луком за спиной.

– Это Эрот, мой старший братик по матери, – представил его Эней.

– Младший? – переспросил Парис.

Эней улыбнулся.

– Нет, старший, – ответил он. – Он всегда таким был. Не взрослеет почему-то. А так он меня намного старше. Зачем-то увязался с нами. Ну, ничего – с ним веселее.

У Энея была странная семья.

– А твой папа царь? – спросил его Парис.

– Нет, – ответил Эней, – он пастух, хоть и из царского рода.

– Понимаю. У меня такая же история вышла.

– Нет, у тебя другое дело. Папа, конечно, мог бы стать царём, если бы скрыл, что у него было с мамой. А он не скрыл, вот Зевс его и наказал. Ну, это ничего. Мне больше нравится быть сыном Афродиты, чем сыном царя.

Пока они это говорили, корабль отчалил, гребцы налегли на вёсла, и герои помчались в Спарту навстречу своей судьбе.

Между тем царь Приам закончил завтрак. Лицо его снова омрачилось. Он встал и неохотно направился в тронный зал.

– Агелая привели? – спросил он у слуги.

– Уже ждёт.

– А этот?

– Уже там.

Приам тяжело вздохнул:

– Это хорошо, что там.

Усевшись на троне, он велел позвать своего главного пастуха Агелая.

Войдя, тот поклонился царю и стоявшему возле трона богу Аполлону. Царь ответил лёгким движением век, а бог, постояв секунду неподвижно, вдруг сам поклонился с такой издевательской учтивостью, что пастуху стало не по себе. Он вопросительно посмотрел на царя, не понимая, что это Аполлону вздумалось над ним смеяться, но Приам только ещё больше помрачнел.

– Значит, Агелай, Парис у тебя стада пас? – произнёс он. – А теперь, значит, не пасёт. А вместо него у тебя, значит, никого нет. Людей, то есть, тебе не хватает.

– Не хватает, – подтвердил Агелай. – Время сейчас мирное, в плен никого не берут, потому хороших рабов не достать, а плохим царское стадо не доверишь. Преступникам каким-нибудь осуждённым.

– Зря ты так об осуждённых, – неожиданно возразил Приам. – Ты же их всех не знаешь. Может быть, им надо честным трудом искупить свою вину перед обществом, чтобы вернуться на свободу незапятнанным, с чистой совестью.

Агелай удивлённо посмотрел на царя, а тот отвёл взгляд, будто сам устыдился своих высокопарных слов. Приам собрался с мыслями и сказал:

– Есть у меня, Агелай, для тебя работник. Хороший, умелый. Оступился. С каждым бывает. Но это не нашего ума дело. Наше дело – вернуть его обществу таким же непорочным, каким мы его всегда знали. Дать ему, то есть, возможность добросовестным трудом восстановить своё честное имя.

Агелай посмотрел на него вопросительно. Приам кивнул на Аполлона, Агелай тоже перевёл взгляд на бога. Аполлон же продолжал стоять неподвижно, лицо его ничего не выражало, кроме неизменной гордости и божественного достоинства.

– Вот, – сказал Приам, помолчав. – Фебом зовут. Раб наш.

От кощунственных слов царя у Агелая всё внутри сжалось. Не дождавшись божественного гнева, он подумал было, что это шутка, и попытался засмеяться, но царь и бог смотрели на него совершенно серьёзно.

– Как же это? – пробормотал он, озираясь, глядя то на одного, то на другого. – Вы что, стада у меня пасти будете?

– Как прикажешь, хозяин, – ответил Аполлон с таким высокомерием в голосе, что не только пастуха, но и царя передёрнуло.

– Хорошо, – сказал Приам. – Прошу проследовать к месту работы.

Аполлон низко поклонился и вышел, гордо подняв голову, а Приам знаком приказал Агелаю остаться, подозвал его поближе и тихо сказал:

– Есть указание, – царь взглядом указал наверх, – содержать его в таких же условиях, что и всех остальных. Жертв не приносить. И обращаться как с рабом. Как с обычным рабом то есть. Очень строгое указание. Понимаешь?

– Понимаю, – пролепетал Агелай. – Это я ко всем рабам на «вы» обращаюсь. У нас в семье обычай такой.

– Ну как знаешь, – сказал Приам. – Я тебя предупредил.

«Царь не может простить мне истории с Парисом», – каждый раз думал главный пастух Агелай, отправляя на пастбище своего нового раба – бога Аполлона.

И действительно, как командовать тем, кого обижать смертельно опасно? А будешь с ним слишком ласков – прогневаешь того, кто его наказал. Хорошо ещё, что Аполлон, хоть и был надменен как десять богов, вёл себя тихо, указаниям не противился и поручения выполнял. Работа давалась ему легко: животные слушались его беспрекословно, коровы рожали двойни, волки боялись его больше смерти, а трава на пастбище росла быстрее, чем её съедали. Божественному пастуху ничего не приходилось делать. Он весь день сидел под тем самым деревом, где когда-то его предшественник Парис отдал Афродите призовое яблоко, и лениво перебирал струны кифары.