Марина Важова - Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

Не отрывая глаз от эскадры, мы добрались до причала. Ветер становился всё сильнее, подгонял волну, и катера плыли только на Гурзуф. Что ж, в Форос нам, видно, сегодня попасть не судьба, поплывём на Гурзуф, а потом уж в наш посёлок. Но почему-то катера только выгружали пассажиров, а новых не брали. Объясняли штормом, хотя никаких признаков стихии пока не было. Пришлось добираться до дома на троллейбусе.

Забавно – три часа ехать по горам на обычном троллейбусе! Катится он вдоль гор, иногда заползая в тоннель, крепко держится металлическими усиками за провода, как бы натянутые между вершинами. Едем долго, темнеет, горы подступают со всех сторон, а наш троллейбус, освещённый огнями, бесстрашно пробирается к месту назначения. По дороге он собирает таких же, как мы, дикарей, и все обсуждают непонятное поведение катеров.

Только в посёлке, когда из недр прикреплённых к столбам репродукторов раздались как чертыханья: «ГКЧП, ГКЧП», мы поняли, что случилось неладное. Отовсюду поступали самые тревожные известия. Аэропорт закрыт, самолёты не летают, эскадра военных кораблей держит в осаде Горбачёва, орудия нацелены на правительственную дачу в Форосе (так вот что это было!). Юрка тут же стал строить предположения: вдруг бы мы вместо ботанического сада поехали сразу в Форос, высадились у дачи и пошли по старой памяти за водичкой… Дальнейшее развитие событий представлять не хотелось…

Целых три дня живём в неизвестности, в посёлке чуть ли не осадное положение. В столовой кормят только до полудня, потом продукты кончаются. Через местных жителей добываем еду, они переживают за нас, за наших родных, которые лишены информации – переговорный пункт закрыт. У хозяйки день и ночь включён телевизор, все постояльцы собираются там, как на сходку, смотрят бесконечные новости и обращения к народу то одних, то других, гадают, что будет дальше. Под конец начинает казаться, что мы здесь уже вечность и никогда больше не увидим свой дом.

Когда всё разом закончилось, нам уже было не до отдыха. Предстояло как-то попасть на самолёт. Наши обратные билеты были действительны, но самолётов на всех не хватало, и народ метался между кассами и залом отбытия, образуя вихревые потоки. На третий день мы всё же улетели.

У меня остался на память пакет красивой гальки, которую я, чтобы успокоиться, собирала в те дни на пляже. Я назвала их «путчевыми камнями» и всем показывала, когда речь заходила о нашем путешествии. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, то вижу их: они лежат на дне большой керамической миски – дымчатые, белые, чёрные с золотыми крапинами, мраморные и зеленоватые в коричневую полоску – и кошка Мотя пьёт исключительно из этой миски.

Ленинграду вернули его историческое имя, но как-то не приживалось оно, вязло во рту, писалось с ошибками, выговаривалось со смущением. Какой уж тут Санкт-Петербург, когда кругом развал и нищета, из всех щелей лезет криминал и, ещё больше сливаясь с властями и силовиками, всех подминает под себя. Хватает всё, что можно перепродать, а что нельзя – оставляет на произвол судьбы, на разруху и забвение… Но мы – люди маленькие, работаем, «надеемся на лучшее, но готовимся к худшему», как говорила моя бабушка.

Мы по-прежнему поддерживаем связь с Алексеем Ковалёвым, пригодился и заранее подготовленный для печати герб Санкт-Петербурга. Печатаем визитные карточки для горсовета. Золото, красное, чёрное – цветовая гамма высшего руководства, а для рядовых чиновников золото заменялось серебром, красный цвет – синим.

В один из моих приездов на Исаакиевскую с очередной партией визиток Алексей вдруг замешкался, а потом со словами: «Может, вам удастся… подождите меня здесь» – куда-то исчез. Полчаса его не было, и я уже подумывала уйти, зная привычку Ковалёва одновременно вести несколько дел и назначать несколько встреч, но тут он появился в сопровождении самого мэра. До этого с Анатолием Александровичем Собчаком мне встречаться не приходилось, хотя в Ленсовете я бывала часто.

Мэр шёл за Ковалёвым с хмурым видом, как бы говоря: «Во что ты меня опять хочешь втянуть?». При каких бы обстоятельствах я впоследствии ни встречала Собчака, он неизменно представал в том же образе – человека внешне доброжелательного, но заранее настроенного на подвох. Правда, может, мне ни разу не удалось с ним свободно пообщаться, каждый раз это были напряжённые моменты. Вот и сейчас, после августовского путча, он продолжал, как мельница, махать крыльями, создавать политические движения, постоянно летал за границу и искал помощь для города. А мы жили, как в блокаде, получая лишь самое необходимое по талонам.

Я достала свою визитку, Собчак свою. И тут я поняла, что не просто так Ковалёв нас знакомит. Давно мне не попадались такие нелепые визитные карточки! Чисто совковый вариант – отпечатана в дешёвой ведомственной типографии бледной синей краской, все данные давно устарели. В углу – кораблик Адмиралтейства, ещё Ленинград. Но самый улёт – размер визитки: она чуть не в два раза превышает принятый стандарт и не поместится ни в какие визитницы. И это визитная карточка главы европейского города! Видимо, на моём лице отразилось всё, что я думала, потому как Собчак пришёл в замешательство и тут же прокомментировал: «Извините за такое представление, всё руки не доходили, но теперь, надеюсь, с вашей помощью у меня появится что-нибудь получше. Ты как думаешь?» – обратился он на сей раз к Ковалёву. Тот лишь кивнул и слегка мне подмигнул – сработало! Расставаясь, Анатолий Александрович пожал мне руку, и его тонкое породистое лицо преобразилось от улыбки.

Алексей позже объяснил, что Собчак до последнего упирался, не желая переименования города, и к смене собственного статуса он отнёсся несерьёзно, считал, что он как был Собчаком, так им и остался, а должности… ну, они временные.

Только внимательно прочитав, что на его карточке написано, я поняла, почему она такая большая:

Собчак Анатолий Александрович, председатель Ленинградского городского совета народных депутатов, член Верховного Совета народных депутатов СССР, член бюро Ленинградского обкома КПСС, доктор юридических наук, профессор юридического факультета ЛГУ, заведующий кафедрой хозяйственного права.

А ведь нам ещё надо упомянуть главное – что он мэр Санкт-Петербурга.

Звоню Ковалёву, объясняю проблему.

– А нельзя шрифт помельче взять? – спрашивает хмуро.

– Пробовали. Всё, что у него написано, помещается в обычный формат только при наборе пятым кеглем, а это кто ж разглядит? От размера ни в коем случае нельзя уходить – международный стандарт. А у тебя ещё на бумажке написано: сопредседатель Российского движения демократических реформ и почётный доктор права Портлендского университета. Это что, тоже надо? Ну, вааще… Придётся чем-то поступиться. У него пресс-секретарь есть?