Алексей Доброхотов - Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

Однако, никакие тёмные слухи не смогли поколебать давнюю дружбу, начавшуюся с раннего детства. Она сложилась ещё тогда в детских играх на диких деревенских пустошах и развалинах МТС, накрепко связав крепкого, простоватого Федьку с щуплым, смышлёным Толиком по прозвищу Банан. Очень уж тот любил эти заморские фрукты, столь редко завозимые в сельмаг. Как говорится, Родину бы за них продал, если бы предложили. Но никто не предлагал, а похищающая волю привязанность прилипла к нему на всю жизнь, выдавая его слабое место всякому незнакомому человеку. Впрочем, он и не стеснялся этой своей слабости, не находя в ней ничего зазорного, как и в самой кличке. Ведь у каждого есть свои недостатки. Кто-то курит и не может жить без табака, кто-то водку пьет, кто-то рыбалит, а кто-то от тяжелого рока тащится. Что в этом такого? Не это удручало Анатолия и заставляло себя стыдиться, а стремление иного рода, приходящее к нему неведомо откуда и питавшееся из источника высокого, для простого человека недоступного, словно не для него предназначенного. Оно частенько наполняло его той неизбывной тоской по чему-то красивому, возвышенному, внеземному, какая иной раз охватывает душу при соприкосновении с изящным предметом, выставленным в музее, с изображением на картине или с услаждающим звуком музыки. Эта тоска, тщательно оберегаемая им от всех, и, особенно, от близких, постоянно влекла его к уединению со своими фантазиями. Уединившись в тихом, скрытом от глаз месте, он мог часами наслаждаться полетами мысли, переживать перипетии своих виртуальных похождений, переиначивать сюжеты понравившихся кинофильмов, где замещал собою главного героя и непременно спасал наших, побеждал злодеев и преодолевал все трудности. Затем, уже в старших классах, познакомившись с произведениями классиков отечественной литературы, он стал пробовать себя на поэтическом поприще и даже попытался изобразить в стихотворной форме нечто наподобие пьесы. Это начинание увлекло его. Он даже стал просиживать за ним ночи, поскольку дни целиком и полностью поглощали мирские заботы, связанные, главным образом, с необходимостью посещения школы и выполнения домашних обязанностей по хозяйству. Однако, большого успеха на ниве сочинительства не достиг, ибо вскоре его окрепший организм испытал на себе силу гормонального взрыва, увлекшего предрасположенное к романтизму сознание на поиски увлечений иного рода, более земного происхождения. Такое, в тесном сообществе сельского поселения, вскоре нашлось. Однако установить тесную связь удалось только после возвращения из армии, куда его определила Родина, едва только за спиной захлопнулись двери общеобразовательной школы.

Служить положенный срок, Анатолию выпало отдельно от Фёдора и в иных частях. Но всё обошлось благополучно и оба одновременно вернулись в родную деревню. Практически сразу женились. Отгуляли две свадьбы, принялись за дело. Толик занялся торговлей. Федор продолжил дело отца. Тот, не дождавшись возвращения сына из Армии, взял у бывшего колхоза в аренду большой земельные участок для выращивания овощей, оформил кредит в банке на своё фермерское хозяйство, вложил все деньги в строительство нового дома на хуторе за деревней и неожиданно скончался, отравившись палёной водкой. Пришлось сыну заменить батьку за трактором, отрабатывать старый долг, принимать на себя новый.

В общем, закрутилась у мужиков жизнь. Дети пошли. У Фёдора сыновья Аркашка и Сашка, а у Анатолия дочери Машка, да Дашка. Поехало, закувыркалось. Сложилось, как у людей: нормально, не примечательно, тихо. Так, что никто даже не вспоминал уже о юношеском увлечении Толика, пока ему в руки случайно не попала его школьная тетрадь, куда он заносил свои дерзкие вирши.

Едва глаза пробежали по первым срокам, как душа моментально откликнулась долгим приступом той самой тоски, томительной, изнуряющей, делающей окружающую действительность серой, пустой, никчемной, лишенной глубокого содержания и смысла. В такие минуты рука невольно тянется к водке. Хочется быстрого забвения, отстранения, опустошения, бесшабашного веселия, пусть не душевного, напускного, искусственного, но успокаивающего, замещающего эту тоску какой-то сиюминутной определенностью существования если не ради чего-то, то вопреки всему. Не будь Толик человеком достаточно твёрдым всё, наверное, так бы и случилось. Он ушёл бы в запой, в какой обычно уходит всякий, сильно зависимый от жизненных обстоятельств, когда его накрывает подобная тоска, ибо иного исхода такой человек не ведает по своему недомыслию и слабости. Материальная составляющая этого мира не знает иных способов преодоления позывов иного сознания, как только отравление его парами алкоголя или иного наркотика. Но человек более определенный, ощущающий свою причастность к этому миру, обращается к такому призыву и следует за ним, ибо это и есть голос Бога, звучащий в душе каждого настойчивым призывом следовать за Ним и стать подобным Ему. Кто слышит и ведает, тот наполняет себя новым дыханием и светом, привносит в жизнь содержание и смысл, достойные уважения и любви, дарующие благодать и бессмертие. Необходимо знать это, верить в это, иметь смелость следовать этому. Кто понимает это, тот обращается к своему предназначению и с неизбежностью обретает покой в самом себе, достигает гармонии с Миром и в результате получает полное единение с Единой Сущностью, породившей Вселенную.

Будучи человеком более тонкой организации, Анатолий что-то такое ощущал и потому не стал подавлять в себе вновь вспыхнувшего желания вернуться к творчеству. Правда, такая возможность теперь выпадала редко. Слишком сильно обложила его насущная необходимость, связанная с удовлетворением естественных потребностей развивающегося бизнеса и разрастающейся семьи. За последующие пять лет своего нового тайного сочинительства он не продвинулся дальше конца первого действия. Это если не считать многочисленных набросков к отдельным сценам других актов. Иногда он зачитывал их своему другу под большим секретом и в особой обстановке, например, где-нибудь в бане после третей рюмки водки, запершись изнутри и включив музыку, дабы никто не подслушал. И Фёдор, не относивший себя к большим ценителям поэзии, находил сцены превосходными, что чрезвычайно Анатолию нравилось, хотя он и стеснялся это явно выказывать.

На вопрос своего друга, зачем это скрывать, чего он боится и что будет такого, если кто-нибудь узнает о его увлечении, Толик неопределенно пожимал плечами и говорил: «Не знаю. Мужики подкалывать начнут. Неудобно». И Фёдор с ним соглашался. Действительно, не в городе живем. Делом заниматься надо. В отличие от своего друга он никаких тайных пристрастий не имел. Просто жил, как большинство населения России, день за днем, пытаясь в меру сил и возможностей сделать грядущий день несколько лучше дня уходящего, прикопить к нему больше денег, больше еды, больше полезных вещей, так чтобы завтра жить стало чуточку лучше, удобнее, сытнее. И пусть это не всегда получалось и часто выходило наоборот, особенно с возвратом банковских кредитов, но он всё равно старался следовать этим путем, потому как им шло подавляющее большинство людей, и другого он не знал, да и не очень хотел знать. Такая жизнь его вполне устраивала: жена, дом, дети, и даже работа, худо-бедно, но дававшая копеечку для содержания и семьи, и хозяйства. Все так жили. Чем же он лучше? Да и как можно иначе? Конечно, встречаются такие люди, которые устраивают свою жизнь необычайно, так, как показывают в голливудских фильмах: ходят на яхтах, живут в роскошных отелях, одеваются в шикарные костюмы, швыряют деньгами. Но это исключения. Такое, наверное, возможно там у них на Западе или в Москве на Рублевке. Для такой жизни нужно иметь много денег. Но где их достать, если не грабить? А здесь, в глуши, в забытой Богом деревне, где и сто рублей солидные деньги, такие сюжеты больше напоминают волшебные сказки. Посмотришь их, помечтаешь, и обратно за трактор, поле пахать, брюкву сажать, навоз за скотиной грести, и лишь поздним вечером пред сном, сидя на крыльце, взирать в глубину звездного неба и переживать непередаваемую тоску по чему-то далекому, безвозвратно ушедшему, но бесконечно родному.