Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири

Гастон Дарки переживал в это время другую казнь, кару ожидания, тревоги и сомнения. Он порвал со своим прежним обычным существованием, избегая светских развлечений и поражаясь миру, в котором он прежде жил, и при этом ощутил горечь радости от этой изоляции. Гастон всё это время виделся только со своим дядей, мадам Камбри и Нуантелем. Дядя-судья любезно привечал Гастона, жалел его, но оставался при этом непроницаем и неприступен.

Что же касается Нуантэля, посвятившего всего себя без остатка делу защиты Берты, более страстно, чем когда-либо, то он объявил своему другу, что не терял ни одного мгновения на сторонние дела, занимаясь исключительно только своим расследованием убийства в Опере, и каждый день он получает новую информацию, и вся она исключительно благоприятна для Берты, и вскоре он сможет соединить эти разнообразные доказательства в единую цепочку, позволяющую доказать полную невиновность девушки, но при этом Нуантэль ясно заявил, что для того, чтобы иметь успех, необходимо, чтобы он действовал в одиночку. И, хотя Гастон возражал против своей бездеятельности, на которую Нуантэль его обрекал таким условием, капитан его сумел убедить не помогать ему в трудном деле реабилитации мадемуазель Меркантур.

Подвергающийся давлению в связи с полученными только что результатами Нуантэль упорствовал перед Дарки в освещении деталей расследования и лишь односложно отвечал на расспросы, что всё мол в порядке, и что в настоящий момент ему невозможно рассказать об этом чуть больше.

После его встречи с китобоем и визита к мадам Крозон, а также соглашения с обоими заморскими плутами ему не оставалось ничего другого, кроме как молчать. Капитан опасался необдуманных поучений Дарки, которые обычно уносят влюблённых за границы осторожности. Его пушки были расчехлены и готовы открыть огонь по противнику, но он опасался, как бы Гастон не затруднил его стрельбу. И Дарки, который был не в состоянии оценить причины этой крайней сдержанности и осторожности своего друга, дошёл до того, что стал подозревать Нуантэля, подозревая его в том, что капитан бросил его, перестал заниматься расследованием дела его возлюбленной. Уже несколько дней Гастон жил в одиночестве в своём особняке, в мрачном расположении духа, проклиная всех людей… собственно говоря, всё человечество, сомневаясь во всём, даже в дружбе, и не ожидая больше в будущем ничего хорошего. И между тем, этим вечером, в среду, к одиннадцати часам, Гастон, несмотря на такие мрачные мысли, одевался, чтобы пойти на бал.

Он получил в конце предыдущей недели приглашение мадам маркизы де Брезе на большой танцевальный вечер и, конечно, этого не было бы достаточно, чтобы убедить его присутствовать на празднике в то самое время, как Берта Меркантур рыдала в тёмной камере парижской тюрьмы, но, этим самым утром, к нему по почте прибыли два письма, два письма, которые его незамедлительно вывели из состояния оцепенения.

Одно из них было от Нуантэля, и оно содержало всего лишь только эти три строчки:

«Приходи сегодня вечером на бал к мадам де Брезе. Ты меня найдёшь там. Я приду сам, пешком. Все идёт очень хорошо. Мы близки к цели. Приди обязательно. Ты мне нужен.»

Гастон нашел содержание этого письма не намного более ясным, чем недавние рассказы капитана. Но он не мог пренебречь изложенной в нём формальной рекомендации и почти решился отправиться по приглашению маркизы на бал в тот самый момент, когда распечатывал другое письмо, от его дяди, и в котором говорилось следующее:

«Дорогой Гастон, я сопровождаю сегодня вечером мадам Камбри на бал, который даёт маркиза де Брезе. Впервые мадам Камбри согласилась выйти в свет с тех пор, как неожиданно случилось несчастье, так сильно затронувшее тебя, а также, как выяснилось, и её. Ты знаешь, что мой брак с мадам Камбри решён, и в высшем свете это станет событием. Приходи на этот праздник. Для меня будет большим удовольствием тебя там встретить, тем более, что весь мой сегодняшний день я буду занят во Дворце делом, которое расследую сейчас и у меня не будет досуга зайти за тобой. Впрочем, было бы лучше, если мадам Камбри сама тебе рассказала новость, которую я с большим удовольствием тебе сообщил бы сам и раньше, будь у меня свободное время. Я надеюсь, что мы тебя увидим этой ночью и, уверен, что ты не будешь сожалеть о том, что выйдешь из своего затворнического состояния, покинешь, хотя бы на один вечер, свой дом, где ты замкнулся в большой печали от твоего любимого дяди и всего мира.»

Чтение этого письма разбудило в сердце влюблённого Гастона уснувшие было надежды. Эта новость, которую мадам Камбри должна была ему сообщить, разумеется касалась Берты и, если бы она была плоха, дядя Роже не спешил бы об этом сообщать своему племяннику. Признал ли он, наконец-то, невиновность бедной заключённой, или шла речь только о счастливом открытии, о совсем недавно найденной улике, которая позволяет лишь надеяться на возможность оправдательного приговора?

Была в этом письме одна тревожная фраза: «Дело, которое я расследую», – писал судья, знавший цену словам и никогда бы не воспользовавшийся написанием фразы в настоящем времени, если бы расследование дела было завершено. И, однако, Гастон не мог допустить, чтобы месье Роже Дарки придал столько значимости новости, которая проинформировала бы его об относительно незначительном факте. Призыв Нуантэля, с другой стороны, был достаточно настойчивым, поэтому Гастон принял приглашение маркизы, хотя и с тяжестью в душе и, поразмыслив над шансами, которые ему предлагал этот вечер, он решил, что не следует делать вещи наполовину, портить праздник, а необходимо сделать приветливое лицо, танцевать с мадам Камбри, вальсировать с мадам де Брезе… одним словом, принять на себя все последствия тяжёлой бальной работы, смириться с этой участью.

Чтобы приготовиться к балу у маркизы де Брезе, Дарки провел день, сидя у камина, набираясь сил и терпения, легко поужинал и немного поспал. После двухчасовой сиесты он проснулся посвежевший и с ясным сознанием, и с особой тщательностью приступил к своему туалету. Траур сердца ещё не повод публично выказывать его на бале, и, кроме того, лучшее средство не доставлять удовольствие своим недругам – это не позволять им увидеть, что неудачи Берты его огорчали.

Дарки одел новые лакированные ботинки, жилет с двумя пуговицами и белый галстук, скрывающий шею, чёрный фрак, расцвеченный чайной розой в петлице, запасся двумя парами перчаток и двумя полагающимися к ним платками. Камердинер ему помог одеть длинный просторный ульстер 7 7 Ульстер – длинное, свободное двубортное, (иногда однобортное), мужское пальто из грубошёрстного сукна. , необходимое защитное средство, чтобы противостоять холоду при появлении на открытом зимнем парижском воздухе. Его купе было уже запряжено, и Гастон сел в него сразу после полуночи, и десять минут спустя его кучер был уже в трёхстах шагах от особняка де Брезе.