Галина Яцковская - Последняя ведьма Гарца

«Да почему же?»

«Мокрый! Того и гляди расползется!»

«Глупости! Скажешь, самолет упал в озеро!»

«И что потом?»

«А потом взмахнул крылышками, вот так (она показала, как самолеты взмахивают крылышками), и полетел себе дальше!»

На это мне нечего было возразить. Кто она вообще, эта женщина, неустанно морочащая мне голову. Ребенок, полоумная пенсионерка или просто дура?

«Да ты замерзла, девочка! На вот, выпей скорее!»

Гризельда порылась в повозке и протянула мне темно-красный пузырек.

Я машинально сделала глоток. Жидкость была солоноватой на вкус. В тот же миг меня обдало жаром и вся моя злость темной тучкой улетучилась в синее небо, где и растворилась без остатка. Мы с Гризельдой посмотрели друг на друга и зашлись в приступе смеха.

«Как ты… туда… обратно…! А он вырывался!… А камень!… А там еще рыбка была, она меня отвлекла!… А принцесса-то, принцесса! Не вышла на шум!… Занята была! На золотишке пыль протирала! Не, она новые замки на скалу свою вешала! Не, у нее постирушка была! И вообще сегодня не приемный день!»

«Точно», – сказала Гризельда и сразу стала серьезной. – «Сегодня не тот день. Знаешь, милая Лиза, легенды никогда не врут, в них все правда, до единого слова, и это не фантазия, не выдумка, а самая настоящая действительность, только другая, соседняя. Просто если ты оказываешься вдруг на входе в легенду, надо быть очень внимательной к мелочам, и тогда легенда сбывается и случается с тобой. Все тебе расскажу, только сначала подсушись.»

Она подвела меня к здоровенному дубу и постучала в него, как в дверь. В ответ распахнулось дупло и для начала из него выпрыгнула заспанная белка, скакнула Гризельде на плечо и дернула ее за волосы.

«Извини, дорогая, я не знала, что ты здесь! Хочешь шишку?»

С белкой на плече Гризельда направилась к чемодану. Я преградила ей путь.

«Нет! Не давай ей моих шишек! Это же золото! Пусть сама себя кормит!»

«Хотя бы одну можно?»

«Нет! Это мои шишки!»

«Но тогда», – лукаво промолвила ведьма, – «возможно, мне не захочется рассказать тебе, как исправить ошибку.»

Итак, условия бартера были ясны. Она предлагала мне продать одну шишку за секрет превращения остальных в золото. Не могу сказать, что сделка казалась мне справедливой, кормить золотыми слитками ленивую белку было полным абсурдом. Но тут у меня в голове сам по себе открылся нестертый по недосмотру файл с Пушкиным, прямо на четвертом томике синего собрания сочинений! Вот уж чего не ожидала! И там сидела белка и трескала орехи, а «орешки не простые, все скорлупки золотые, ядра чистый изумруд». Таким образом, классик подтверждал, что белки, в точности как люди, весьма охочи до драгоценных металлов и блестящих камней. Пока эта тварь не нажрется изумрудов, Гризельда не пустит меня в легенду, так и буду торчать у входа. Я согласилась и своей рукой выбрала для грызуна самую маленькую, самую хилую шишечку, хотя и ее было очень жалко отдавать. Паразитка белка грубо выхватила добычу из моих рук и усвистала по елкам в чащу, заготавливать на зиму изумруды в золотой скорлупе. Я с тоской посмотрела ей вслед.

Мы вернулись к дуплу, из которого на мои мокрые волосы, как из фена, подул мягкий теплый ветер. Пока я нежилась и сохла перед дуплом в потоке воздуха, Гризельда углубилась в лес на поиски осла и через некоторое время привела его, приговаривая:

«Ну зачем ты пошел к единорогу? Не хочет он слушать твои стихи, не нравятся они ему, ну и не надо, почитаешь мне вечером перед сном, а я тебя похвалю, хорошо?»

Она запрягла непризнанного поэта и села на козлы, а я улеглась в повозку на плед, который Гризельда извлекла из своей фирменной сумки и постелила между ящиками. Мы тронулись в путь.

«Гризельда, можно мне еще того напитка, согревающего?»

«Конечно, милая Лиза, возьми!»

Я опять сделала глоток из темно-красного пузырька, и снова почувствовала жар и покой.

«Что это, Гризельда? Что я пью?»

«Кровь.»

Я провела пальцем по губам. Остался ржавый след.

«Убиенных младенцев?» – хрипло произнесла я.

Язык не слушался, и горло пережало.

Гризельда резко остановила осла и повернулась ко мне. Ее глаза были совершенно зелеными и такими злыми, что я вскочила, готовая к нападению.

«Никогда не задавай таких вопросов, Лиза! Никогда! Иначе я подумаю, что ты подослана инквизицией, а с ними у меня разговор короткий!»

«Я не из инквизиции, Гризельда, честное слово! Я из Москвы!»

«Инквизиция есть везде! В стране может не быть хлеба, справедливости, покоя и свободы, но инквизиция есть везде и всегда. Ууу, как я ненавижу мракобесие! Так вот. Это моя кровь! Моя! И согласно Ведовскому Уставу, принятому на Брокене в Вальпургиеву ночь 911 года, я имею право распоряжаться ею по своему усмотрению! В частности, для отогревания застывших душ и оживления мертвых тел! Ты поняла? Если нет, читай параграф сто тридцать шестой, пункты А и Б!»

Гризельда вдруг хитро улыбнулась, и в ее глазах опять стали видны карие камешки, спокойно лежащие на дне реки.

«Мы с тобой теперь почти сестры!»

Я рухнула на дно повозки, мы поехали дальше и молчали, пока внизу не показались красные черепичные крыши Ильзенбурга.

После Москвы все кажется захолустьем, а уж Ильзенбург с его заурядным фахверком, унылой ратушей, обязательным собором и подавно производил впечатление полной задницы, сидящей посреди кремового торта. Похоже было, что время несколько открутилось назад и наступил май, потому что в каждом палисаднике неистово цвели то ли вишни, то ли сливы и весь город утопал в наивных розоватых цветочках и благодушии. Самое интересное, что я увидела на его улицах, трясясь среди ящиков в повозке, было уличное кафе, в котором единственный посетитель свирепо размахивал руками, отгоняя стайку ос от своего мороженого. Из дверей выбежала хозяйка и жалобно крикнула гостю:

«Осторожно! Вы же можете их случайно убить! Это же живые существа!»

Город буддистов, подумала я. Они тут все буддисты и до омерзения толерантные. Они не прихлопывают наглых ос, они отнимают у кошек добытых в честной охоте мышей, потому что у мышек тоже есть дети, они покупают в зоолавках специальный корм для жутких пауков, потому что маленькие мохнатики, заполонившие сад, тоже должны что-то кушать. По утрам из собора на рыночной площади раздается зов муэдзина и лысые кришнаиты в оранжевых тогах мерно бьют в бубны, чтобы христиане не выпадали из музыки при пении псалмов. Кровь Гризельды больше не действовала, и я опять злилась, злилась и злилась.

Мы повернули налево, еще раз налево и еще куда-то вкось, и ослик затормозил у стеклянной двери аптеки, над которой висела стандартная вывеска, чаша со змеей. От тысяч других таких же вывесок ее отличало только то, что змея, обвивающая чашу, была настоящей. Увидев нас, она приподняла голову, растянула плоский рот в полуулыбке и высунула раздвоенный язычок. В ответ я показала свой и сказала