Олег Ярков - Справа от Европы

– Да… уж…. Действительно, несчастный случай. Не повезло брату. Спасибо и на этом. Я пошёл.

Не так резко, как около входной двери, я повернулся и, как бы размышляя, медленно пошёл к выходу. Я сделал уже четыре шага, а его кресло даже не скрипнуло. Он сидел камнем. Остановившись в дверном проёме, и, как бы вспомнив что-то важное, поднял руку и обхватил ладонью затылок.

– Извините. Последний вопрос. Правда, последний. А зачем вы всё наврали?

Я засунул руки в карманы и перекатился с носков на пятки и обратно. Ещё раз оглядел комнату, и сделал шаг к столу. Странно, но мне показалось, что не только глаза, а всё лицо его изменилось. Да нет, не показалось. Оно – точно изменилось. Оно стало симметричным. У него глаза были не на одной линии. А теперь – симметрия! – Ты что, зверёк старый, решил, что я мальчик с красным галстуком и мне можно втирать всё что захочется? – Самое странное что происходило, так это то, что я говорил хорошей дикцией, но – спокойно. Я не верил происходящему со мной. Я не психовал и не лез в драку. Я разговаривал!

– Ты обосрал свою жизнь, придумал себе свою правду и решил, что так будет всегда? Твою мать! Заградотряд! Хочешь, я расскажу тебе, что это такое? Представь: город или село, – не важно. Живёт там такой Ваня, симпатичный парень. Школа, ФЗУ или что там ещё? Работает, свои заработанные деньги имеет, ОСОВИАХИМ, стрелок, передовик, а может и нет, – не суть. Но. он живёт, понимаешь, зверёк, он живёт! Через неделю у него свадьба, продукты уже прикупает. Барышня его к себе не подпускает – говорит, что только после свадьбы. Короче, жизнь – налаживается. И тут – война! Все охренели, что делать? Грянула мобилизация и всё такое. Призвали Ваню, посадили в теплушку и повезли – хрен знает куда! А рядом с ним ещё тысячи таких же Вань. Потом, где-то, высадили ночью, переодели в форму не по размеру, и дали пять патронов. А винтовку одну на пятерых. Вскоре появляется урод с пистолетом и приказывает: «Всем кричать ура! В атаку!» Ты можешь себя представить на его месте? Я – не могу. Да, пока, и не надо. Так вот. Вытолкнули их в чистое поле и погнали вперед. А впереди – сытомордые немцы не торопясь поливают этих пацанов из автоматов и гранатомётов. Вот где ужас! И появляется у Вани, в его холостой, голове один вопрос: «****ь, за ЧТО?! ЧТО, я, кому-то сделал? Почему со мной так поступают?» Эта Родина выгнала его в чистое поле без единого шанса на спасение. Но, и этого мало. Ему, даже, не дали чем себя защитить. И бежит перепуганный Ваня, и только успевает замечать: – вот чья-то рука полетела, вот кто-то кишки подбирает, вот кто-то, по-настоящему, голову потерял. Везде кровь, грязь, крик, стон – СМЕРТЬ! А он, даже, с невестой ни разу…. Оглядывается Ваня в поисках спасения, а его – нет! Нигде нет! Ты можешь себя представить на его месте? Да ничего ты не хочешь представлять, тварь! Потому, что оставшиеся от тысяч Вань десятки, повернули в испуге и панике. Они побежали назад, к своим. Они захотели жить, понимаешь, они захотели всего лишь того, чем ты занимаешься сейчас. Но, далеко они не отбежали. Потому, что в окопе сидит сытый и хорошо вооружённый Кураков Сергей Гермогенович, готовый подставить свои плечи под грядущую победу. И из этого пулемёта ты этих пацанов и ложил, да? Как, в тире. Очередями и одиночными. Этих пацанов, зашуганных властью, обезумевших от страха в первом бою, безоружных – ты их аккуратно клал замертво. Это – поддержание порядка. Сам ты с пулеметом и патронами в атаку ни-ни. Ну, правильно! А кто за порядком следить будет, а победу на плечах кто? Так? Да? Кураков! И сколько ребят за эти три года ты положил? И, что самое гнусное, во всём этом, что ты, ведь, гордишься этим. Ты, зверёныш, доволен собой! Я прав? А потом повесишь эти медали – и в школу, врать пионерам, чьих дедов ты собственноручно, как в тире. А ты в школе рассказывал детям, как ты Власова казнил? Пионервожатой с этим галстуком, рассказывал? Как наслаждался муками и унижением человека? Ощущал себя всесильным, да? А он, Власов, посмел ничего у вас, у зверья, не попросить. Обидел вас. Ты об этом рассказывал, может, в мэмуарах, своих, изобразил? Вот, ты уставился на меня, а ведь, ты, и вправду, подумывал поломать меня, когда я пришёл. Даже проговорился об этом. Зря бы время потратил. Только, вот то, что у тебя сейчас внутри происходит – вот что тебя, вместо меня, поломает. И жить твоей, дряхлой жопе, очень мало осталось, даже зарядка не поможет. Одно у тебя спасение – продай всё, или брось, и бегом туда, к оставленным тобой братским могилам. Найди их, Кураков, найди, встань на колени и молись. Молись, тварь, до кровавых слёз молись. Чтобы эти мальчики, тобою убитые, простили тебя. Молись, Сергей Гермогенович, каждую секунду молись и проси у них прощения. Иначе не будет тебе покоя нигде. Это, я, тебе, абсолютно точно говорю.

Я глубоко вздохнул, повернулся и пошёл к дверям, но, опять оглянулся. Дед сидел, не меняя позы, его глаза внимательно следили за мной. В руке, лежащей на столе, был пистолет. Я не знал, как ведут себя люди, на которых направлено оружие. Я просто не верил, что со мной это происходит по-настоящему, поэтому и не испугался. Первый раз не всегда страшно.

– Ещё одно. Ты не сидел в камышах у моста. Камыш растёт у пирса, а это метров сто в сторону, под мостом слишком мало пространства даже для пловца, поэтому под ним лодки не было. Противоположный берег метров на десять повыше, чем тот, на котором ты, возможно, и был. Поэтому, в палатку попасть из ружья с реки, просто невозможно. Её с реки не видно. Нельзя попасть и случайно, даже если стрелять навесом. Брата убили почти в упор. Придумал ты – плохо, врать – не умеешь, фотографии твои – говно, я – пошёл.

Но, никуда я не пошёл. Я стоял и пытался определить, куда старик всматривается? Эта точка находилась чуть повыше моего правого плеча. Я, даже, оглянулся, но ничего не увидел примечательного. Переведя взгляд снова на хозяина, мне стало интересно, а какую часть моего монолога он пропустил? Приоткрытый рот, вытекающая слюна, не реагирующие на движения зрачки. Он умер. Скорее всего, инсульт. На месте. За секунду. Так просто, сидя у себя дома за столом. Но, с пистолетом в руке. И, что, мне теперь, делать? Что его свалило? Может, не понравилось, как я отозвался об его фотографиях? Чушь. Что же делать? А ничего. Просто уйду. Рандеву окончено. Скорая не нужна. Следователь будет завтра его искать, чтобы узнать, как прошла встреча. Хорошо прошла. У него даже появилась симметрия в лице. Не зря говорят, что это правдивый признак скорой смерти.

Выйдя из дома, я посмотрел на пса. Он не увидел на мне резиновых тапочек, и решил зря не волноваться.

– Ты свободен. Найди себе другого хозяина.

Не может быть, чтобы меня понимали собаки. Но, пёс встал и, не потягиваясь, пошёл в сторону огорода. Наверное, он знал что делать. А что делать мне?