Альфред Портер - Бульвар Молодых дарований

Но тут я замечаю в другой руке девушки судорожно зажатый в пальчиках лист бумаги с кривыми каракулями.

Я ощущаю, как намокает рубашка над вырезом моего тощего свитера. Как-то сама собой рука моя тянется обнять эту плачущую девчонку за доверчивое плечо, но – чёртова авоська с бутылками!..

Я ставлю осторожно бутылки на асфальт тротуара и прижимаю девушку к себе, нащупывая под ладонью лопатку на её спине. Пеньковые пряди волос щекочут мне ноздри. А рёбрами я ощущаю под тонким её плащиком полновесные упругие груди. И у меня, позорно некстати, начинает шевелиться и грузно набухать неутолённая плоть.

Я пытаюсь слегка отодвинуться от мягкого живота девушки, но вдруг мне становится ясно, что зря. Она в таком состоянии, что ей всё равно – даже торчи у меня там сейчас хоть палица Ильи Муромца, с картины «Три богатыря»…

Я смущённо озираюсь по сторонам, но на улице нет никого. Мимо нас, с воем притормаживая на изгибе пути, проносится трамвай.

Мне щекотны эти тёплые слёзы. И я обнимаю девушку обеими руками и плотно прижимаю к себе.

Что случилось, скажи!.. говорю я мягко и тихо ей на ушко… Кто тебя так обидел?..

Она поднимает лицо и мокрая щека скользит по моему кадыку и шершавому от щетины подбородку. В покрасневших и запухших глазах незнакомки я вижу бессилие и тоску.

А тебе-то что?.. шепчет она и я вижу, как серые глаза её заполняются свежими слезами… Секрет это, понял?.. государственная подлая тайна… ещё пойдёшь и продашь!..

Я растерянно, ошеломлённо молчу. Мысли рысью проносятся в голове. Подстава?.. да кому я тамнужен?!. И попалась она мне на дороге случайно, и слёзы настоящие… честные слёзы, ещё полу-детские и уже полу-женские…

Мне, с высоты всех моих двадцати трёх лет, эта простенькая, лет восемнадцати, девочка смотрится безответной и незамысловатой. И тем более странно и страшно звучат в этих юных устах такие свинцовые, как гэбэшные пули, слова.

Я молчу… под животом у меня обмякает тяжёлая плоть. И возникает какой-то опасливый холодок…

Не продам… шепчу я в ответ… Ты не бойся, скажи!..

Она поднимает нерешительно руку с зажатым в ладони листком бумаги.

Я тебе верю… шепчут её губы.

И с застенчивой благодарностью целуют меня в скулу.

Я осторожно выпрастываю из сжатых пальцев незнакомки смятый листок разлинованной в клеточку бумаги, явно вырванный из школьной дешёвой тетради.

Ну и почерк!..

Кривые торопливые строчки будто налезают одна на другую. Я с трудом разбираю буквы…

Что-то ничего не прочесть мне… говорю я огорчённо… Ну и почерк. В глазах рябит… И вообще, ты бы лучше успокоилась и просто рассказала, в чём дело…

Брата моего Димку на Кубу!.. услали!.. всхлипывая, шепчет отчаянно девушка и снова утыкается мокрым носом мне в грудину, прямо в уже расплывшееся по рубашке тёмное пятно.

А-фи-геть!.. бормочет в остолбенении мой внутренний голос… Меня бы кто послал туда!.. а эта дурёха мне сопли развешивает на груди!..

Перед моим внутренним взором встают вдруг оперённые, будто головные уборы индейских вождей, верхушки пальм на фоне багровых революционных закатов… Одетые в зелёные армейские куртки «барбудос», Фиделевы партизаны – молодые, густо загорелые… улыбки будто клавиатура аккордеона и поднятые над головами в братском приветствии автоматы… гибкие развесёлые негритянки с невыносимо желанными задницами… белый песок на пляже Копакабана!.. впрочем, стоп, это уже не на Кубе… хотя чем песок хуже на Кубе?.. Мне вдруг нестерпимо захотелось туда, на Остров Свободы, строить с этим знойным народом настоящий, душевный социализм… не это гнилое беспросветное дерьмо, в которое всё давно уже вылилось и застыло гранитным навозом у нас…

Но я знаю, что никто менятуда не пошлёт. И не мечтай. Будешь тут всю жизнь притворяться, что строишь их светлое завтра, пока не сдохнешь. А тогда эту эстафетную палочку всунут по самое немогу твоим деткам – если по глупости нарожаешь новое поколение октябрят…

И чего ты тут слёзы распустила?.. говорю я тихо в недоумении… Да меня бы кто пустил – я б на камере от грузовика туда поплыл!..

Но эта дурёха, услышав мои слова, начинает реветь как белуга.

Наа!.. прочита-ай!..

И теперь сама уже суёт мне в руку этот смятый, покрытый детскими каракулями листок, явно вырванный из потрёпанной школьной тетрадки.

Я всматриваюсь в налезающие одна на другую строчки, написанные явно второпях или в отчаянном страхе.

А может, и в том и другом.

…везут их тепер на грузовом параходи запрятавши в самом низу под палубу там где эти ракеты а но это совсем не страшно там ракеты лежат пустые без топлива и я вроди слыхал бес галовок. Но только вот если америкашки полезут проверить то капитану приказ есть чтоп трюмы не открывать а немедля топить параход как есть чтоп ракеты не попали им наглаза а там внизу наши солдатики значит как крысы какие и всем будет хана. А только ты Тося не думай плохово не надо всё харошо кончица и твой Димка вернётца домой. А писмо это тут же сожги или порви на кусочки если кто настучит мне тогда рудники где уран и никогда не увижу маму и тебя…

Я снова и снова перечитываю эти кривые торопливые строчки. Что за бред?.. Какие пароходы, какие ракеты?

Мистификация…

Тося!.. говорю я в недоумении… Это хуй… кхм… фигня какая-то, а ты вон вся на слёзы изошла, и меня в них утопишь скоро. Ты всерьёз принимаешь эти каракули сумасшедшие?..

Она вырывает у меня из пальцев листок и не глядя суёт в карман своего плаща.

Петька не сумасшедший… А ты просто ничего не понимаешь…

Девушка говорит это каким-то вдруг спокойным, отрешённым голосом.

Никто ничего не понимает… и не знают… И понять не хотят…

Ну так ты объясни мне!.. с жаром говорю тихо я, прижимая девушку ещё крепче к себе и ощущая, как её тугие немалые груди расплываются у меня по рёбрам.

Брат мой, Димка, служит в ракетных войсках… А Петя этот, он там при штабе в придурках, все слухи первым узнаёт. Понимаешь?.. Он со мной в одном классе учился, ну и…

Тосино лицо вдруг краснеет.

Ты только не подумай… говорит негромко она, опустив глаза… У меня с ним ничего не было… такого…

Она вдруг, будто опомнившись, решительно высвобождается из моих рук.

Пойду я… говорит девушка, оглаживая примятый плащик… А ты того… никому ни слова, ладно?

Не сомневайся… говорю я и ощущаю, как холодит мне грудину мокрое пятно от её слёз.

Как тебя хоть зовут?.. спрашивает она, уже уходя и вдруг обернувшись.

Я называю себя.

Тося кивает в ответ.

А общага, что ты спрашивал, помнишь?.. вот она…

И добавляет с чуть лукавой улыбкой, промелькнувшей, как луч солнышка сквозь серую тучу, на запухшем от слёз лице:

Ежли вдруг что – я на самом верху, комната номер девять… Спросишь Никонову Антонину…