Альфред Портер - Бульвар Молодых дарований

Я долго смотрю ей вслед…

Потом поднимаю авоську с бутылками и решительным шагом направляюсь к площади Льва Толстого.

Чувствуя, как всё туже сводит от голода мне живот.

И как подсыхает и вскоре перестаёт ощущаться влажное пятно от слёз девушки у меня на груди.

Вопрос: Какая разница между котлетами и биточками

в нашей столовке?

Ответ: В биточках 95 процентов сухарей, а в котлетах – 96.

(Из студенческого фольклора 1-го Медицинского)

Женские слёзы – страшная сила…

Валяюсь я теперь в нашем изоляторе для студентов, с каким-то паскудством вроде коклюша. Или скорее бронхита. Просквозило гнилым питерским ветром… наверное через мокрое то пятно, которое неделю назад мне девочка на груди оставила… А может, вспотел, обожравшись студня с батоном на радостях, что та тётка бутылки приняла и как есть, до копеечки, рассчиталась.

А теперь вот результат. За грудиной хрипит при каждом вдохе, и кашляю аж до слёз.

Лежу в больничке нашей институтской для студентов, совсем один. И от нефиг делать читаю наставления Брюсова Валерия, о том как пишут стихи. Ямбы там, хореи…

И вечность простоит у озера Мерида

Гробница царская, святая пирамида…

Тьфу!..

Стук осторожный в дверь. И заходит жирный араб, из наших иностранных студентов. Тот самый, с которым мы в столовке за одним столиком обедали вроде с неделю назад.

Ливанец, что ли. Кольцо толстенное золотое на пальце, с чем-то вроде печатки. Прямо перстень.

Я ел тогда свою куцую котлетку, глядя застенчиво в тарелку. А этот ел глазами меня. Глаза у него как сливы – большие, чёрные, на выкате. С жирным блеском.

Странный тип.

И теперь вот заходит он, большой, с лицом прямо коричневым от загара на их Средиземном море… и ставит на тумбочку передо мной коробку, перевязанную красивой шёлковой ленточкой.

Это тибе от меня такой маленьки подарок!.. говорит он и садится сбоку на мою постель. В палате у меня кровать и тумбочка. И всё – ни стула, ни табуретки.

Зачем ти тут заболел?.. Я искал тебья там в столовая, нигде нет. Патом эта твой… Валя!.. сказал ти в эта болница лежиш, адин скучна…

Я смущённо (и чего ему надо, этому толстому?) развязываю красную ленточку и открываю коробку.

Там настоящий сливочный торт!

Аромат шоколадный выползает из коробки густыми клубами.

Ну зачем ты это?.. невольно глотая слюну, говорю нерешительно я… Это ж какую кучу денег стоит!.. И небось, в Елисеевском покупал, где ж ещё…

А!.. говорит он пренебрежительно и отмахивает рукой с жирно-матово сияющим перстнем… Это какой денги?.. Это смешной денги!..

И поколебавшись на миг, вдруг оглаживает ласково мою руку.

Мне лень снимать его пухлые волосатые пальцы с плеча. Да и пусть себе. Может, у них там в Бейруте так принято выражать сочувствие? И нас же учат, что надо быть всячески дружелюбными к иностранным студентам.

Хинди-руси пхай-пхай, одним словом…

А у тебя что, такая большая стипендия?.. спрашиваю я с интересом…

Ливанец улыбается и выкатывает в иронической гримасе свои глаза-сливы.

Очен ба-алшой!.. говорит он, почему-то с иронией… Цели девяносто рублей…

Ох, ни фига себе!.. думаю я… Даже больше, чем у этих гедээровских фашистов, что у нас в общаге занимают целый этаж, самый верхний.

Нас туда вообще не пускают, но буфет в общаге один. И эта зажратая на своей огромной стипухе немчура (говорят, им по семьдесят три рублика платят!) рассиживается часами целой оравой за столом, на котором дымится гора сарделек. Бабы жирножопые, аж глютеусы свешиваются с обеих сторон стульев. Чего-то обсуждают, хохочут… и смотрят с откровенным презрением на нас.

А мы что? У нас стёпа на втором курсе двадцать четыре рэ пятьдесят коп. В аккурат на полмесяца нормальной, без голода, жизни. И сидим мы в углу, с одинокой сосиской на троих, вприкуску к бесплатно наваленному горкой ломтями чёрному хлебу. Тётки-буфетчицы народ сердобольный, да и каково им-то, войну пережившим и это немецкое «бабка-давай-курка-яйка!» помнящим – каково им смотреть на обжорство это нахальное, и на нас тощеньких и голодных. Вот и кладут нам, что могут – хоть хлеба в живот напихать…

Но у этого-то жирного араба, с его перстнем в пол-кило золота, у него, оказывается, стёпа ещё покруче, чем у шумливых гестаповцев из общаги. Да я после института столько получать не буду: семьдесят рэ тебе в зубы – и спасибо родной партии за счастливое детство…

Нежданный посетитель истолковывает моё долгое молчание как-то по-своему.

Тибе наверно денги нет совсем?.. говорит он, нахмурясь… Балной, кушать надо хорошо. Вот возми!..

Он засовывает руку в карман и вытаскивает смятые небрежно бумажки разного цвета, с лысыми гениями на каждой.

Да зачем ты?.. слабо протестую я и закашливаюсь… Тут нас кормят…

А сам думаю опасливо: может, вот так не заметишь, как в шпионы зачислят?..

Но тут же с улыбкой отбрасываю эту мысль. Ну какие у нас в институте могут быть страшные тайны? Военно-морская кафедра и лекции на тему «Построение полка при атомной обороне»? (Быстро завернуться в белый халат и медленно ползти в сторону кладбища? А мед…лен…но, товарищи студенты – это чтобы не создавать паники!.. Есть ещё вопросы?..)

Или сколько трупов плавает в формалиновой ванне в анатомичке?..

Не смеши пизду, она и так смешная… как любит говорить вот в таких именно случаях мой друг Толик Алексеев с Чайковской, тёткин сосед и отличный парень. А уж он, по части пизды, толк знает – был в восемнадцать женат, а в двадцать развёлся. И немало их всяких, до и после, успел посмешить…

В отличие от меня…

Ливанец запихивает пригоршню денег под подушку, не слушая моих возражений.

Эти денги никакой не денги!.. говорит он, пожимая округлыми плечами… Мне папá сколко надо присылает… Ты лечись, мы потом отпраздновать будем…

Он легонько то ли гладит, то ли похлопывает меня по щеке и уходит.

Я откидываюсь на подушку, утирая рукавом потный лоб. Торт на столе источает немыслимый аромат. И пригоршня денег, даже не знаю сколько, под подушкой…

Это я теперь ливанский шпион?.. Или кто?..

У входа в институтскую столовку небольшая, но густая толпа. Читают какой-то плакат.

Подхожу и с трудом протискиваюсь.

Интересно!..

СЕГОДНЯ В 19.00 В 7-й АУДИТОРИИ

СОСТОИТСЯ ЛЕКЦИЯ ПРОФ. ПЕТРУЧЧИ (Италия)

На тему:

«Выращивание эмбриона человека ин-витро»

Приглашаются все желающие преподаватели и студенты

Ну и дела!

Это что ж, настоящий итальянец к нам приехал и будет читать свою лекцию? И нам даже можно придти и послушать?

Подчеркнём тут: не какой-нибудь румын или болгарин задристанный, из нашего соц-зарубежья.