Жорж Оне - Смерть консулу!

– Как ты сердит сегодня!

– Потому что ты подаешь дурной пример, которому следуют окружающие меня. Вот Ланн, не попросив ни разрешения, ни кредита, сделал новые мундиры для консульской гвардии. Кто будет платить за это? Я приказал взыскать с него. Вследствие своего скверного характера он теперь дуется на меня и не разговаривает со мной. Могу я распоряжаться или нет?

Жозефина поднесла платок к глазам. Это было у нее обычным средством. Бонапарт, быстро съедая каждое кушанье, которые подавались на стол разом, мало-помалу стал смягчаться:

– Ну, не плачь! Я заплачу. Но не делай этого в другой раз. Подражай в скромности и послушании твоему сыну. Евгений может служить примером. Мне ни разу не пришлось сделать ему замечания. Он порядочный малый и лучший солдат моей армии.

– Он знает, чем он обязан тебе.

– Другие тоже это знают: Жюно, Мюрат, Ожеро, и однако…

Он встал и бросил салфетку на стол. Завтрак продолжался не более четверти часа. Подали кофе. Подойдя к жене, Бонапарт посмотрел на нее с нежностью:

– Не печалься, Жозефина. Только не будь расточительной! Мне говорили, что у тебя есть секретные фонды и что Фуше платит тебе оброк с азартных игр. Берегись, если когда-нибудь я в этом удостоверюсь!

Он поцеловал ее и стал ласкать. Несмотря на все разочарования, которые она ему доставляла, он чувствовал к ней нежность. Она воспользовалась этим случаем, чтобы дать его мыслям желательное направление, и заговорила о политике:

– Я получила еще прошение о разрешении вернуться. От одной провансальской благородной фамилии, от Сент-Эстранжелов. Они принадлежат к высшей знати. Ты знаешь, южане – ревностные приверженцы короля… Милость могла бы сослужить в данном случае хорошую службу…

– Передай их прошение Камбасаресу.

– Кроме того, есть еще прошение от семьи Шаро. Мне говорила о них мадам Бернадотт. Просить тебя самого она не хочет.

Бонапарт сжал губы. Он не любил, когда ему напоминали об этой даме, которую он когда-то любил, но потом бросил, чтобы жениться на Жозефине, принесшей с собою в приданое командование итальянской армией.

– Отлично, – продолжал он. – Отдай Камбасаресу. Послушать тебя, так скоро вся Франция будет наводнена одними эмигрантами, которых опять придется расстреливать, как тогда у церкви Святого Рока. Эти люди любят волноваться, и, может быть, просто глупо обращаться с ними великодушно. Держаться строгости было бы, пожалуй, лучше для общественного порядка. Это избавляло бы от необходимости прибегнуть к строгим мерам, если интриги принцев будут продолжаться.

– Кто знает, Бонапарт, не лучше ли тебе вернуть их?

– Ты с ума сошла, Жозефина. Не для них же я рисковал своей жизнью при Арколе и Маренго!

– Однако они рассчитывают на тебя. Об этом они мне сказали не далее как два дня тому назад. В настоящее время в Париже находятся их уполномоченные, которым поручено предупредить тебя.

– Откуда ты все это знаешь?

– В конце концов все хлопоты роялистов о том, чтобы установить с тобой связь, направляются на меня.

– Кто же эти посланцы?

– Невилль и Кадудаль.

– Я знаю об этом, – сказал Бонапарт, наклонив голову. – Фуше меня об этом предупреждал. Но каким образом ты узнала о них?

– Не спрашивай. Если ты будешь нескромен, я навлеку на себя подозрения и уже больше ничего не узнаю.

– Но чем же гарантируют эти господа мою безопасность?

– Своей собственной персоной.

– Шансы не равны. Ко мне могут подослать двух фанатиков, которые, рискуя собственной жизнью, убьют меня! А что значит их жизнь в сравнении с моей?..

– Ты можешь принять какие угодно предосторожности. Поставь на страже в соседних комнатах Мюрата и Раппа, Жюно и Рустана около кабинета. Можно, наконец, предварительно обыскать их и удостовериться, что у них нет оружия.

Бонапарт задумчиво ходил по кабинету. Его худая голова с сухими волосами упала на грудь. Он остановился около камина, сел и несколько минут не произносил ни слова. Наконец, вскинув на Жозефину свои серые глаза, он сказал:

– Хорошо! Я повидаюсь с ними завтра вечером, после обеда. Скажи, чтобы они явились к тебе. Только благодаря тебе они и будут допущены ко мне.

Вечером в тот же день, только что Гид де Невилль вернулся в гостиницу и поднялся на третий этаж к себе в комнату, как Сан-Режан вошел к нему не постучавшись.

– Я слышал, как вы вернулись. Здесь стены так тонки, словно они из бумаги. Невозможно разговаривать ни у меня, ни у Жоржа: соседи все слышат. В вашей комнате, по крайней мере, безопасно…

Он сел в соломенное кресло и, покачивая ногой, обтянутой шелковым чулком, сказал:

– У меня есть новость для вас. Я сейчас видел мою прелестную землячку. Дело насчет свидания улажено. Первый консул примет вас и Жоржа завтра вечером.

– Какой быстрый успех! – сказал Невилль, смеясь. – Это дело ваших рук. Нужно быть только красивым малым, и тогда все двери отворятся сами собой.

– Оказывается, жена нашего милейшего Лербура ярая роялистка и состоит поставщицей мадам Бонапарт. Само собой разумеется, что она и явилась посредницей между женой первого консула и нами. И нужно сознаться, она быстро и ловко справилась со своей задачей. Таким образом, мы войдем в Тюильри при некотором покровительстве, нагруженные всякими модными товарами, которые мадам Лербур посылает своей покупательнице. А уж раз мы будем на месте, мадам Бонапарт, несомненно, устроит нам свидание с мужем.

– А муж в курсе всего этого?

– Муж, – отвечал, смеясь, Сан-Режан, – ни о чем не догадывается.

– Но куда девался Жорж?

– Разве можно когда-нибудь это знать? Он постригся, побрился и, вырядившись щеголем, гуляет, рискуя быть узнанным, где-нибудь в Пале-Рояле, если не играет. Признаюсь, он мне больше нравится в бретанской деревне, чем на парижской мостовой. Тем более что с его телосложением и огромной головой трудно остаться незамеченным.

В эту самую минуту на лестнице раздались отчетливые шаги и послышался веселый свист.

– А, это он возвращается.

Дверь отворилась, и вошел Жорж. В руке у него была витая палка толщиной с его кулак. Его широкое лицо, ушедшее в огромный кисейный галстук, как будто было вставлено в рамку благодаря напудренному парику с локонами. Кадудаля нельзя было узнать, хотя Гид де Невилль и предупреждал об этом. Он бросил свое пальто и шляпу на диван и, обращаясь к друзьям, сказал:

– Я принес новость…

– У нас также есть новость…

– Я виделся с нашими друзьями.

– А завтра мы увидимся с первым консулом.

– Они готовы выступить по первому знаку…

– Наши планы будут зависеть от свидания с Бонапартом.

– Черт побери корсиканца!.. Лучше было бы устранить его с дороги, чем вступать с ним в переговоры. Вся эта болтовня только усыпляет совесть, ослабляет решения.