Павел Манштейн - Обман cознания

Несмотря на то, что он тратит свои силы на меня практически бесплатно, он искренне пытается мне помочь. Он всегда выслушивает то, что я ему рассказываю, с большим вниманием относится к моим способам борьбы с галлюцинациями. Именно он запретил мне бросать курить, пока я не вылечусь. Сигареты действительно помогают, они заглушают голоса в голове, придавливают эмоциональный фон, возникающий при галлюцинациях. Мой психиатр называет это особенностями психики. Когда я последний его пациент, и торопиться ему некуда, он открывает окно и закуривает трубку ручной работы, которую ему подарил сын на день рождения. Он и мне разрешает закурить, когда сам курит во время приёма. Он много раз говорил, что это неправильно – разговаривать с пациентом только формально, как положено… Откровенная, душевная беседа с открытым окном и трубкой сильнее располагает к открытости и искренности, он всегда говорил, что он очень старается почувствовать на себе то, что чувствуют его пациенты. Я всегда очень любил эти задушевные беседы, жаль, что они бывают очень редко. Сегодня я у него не последний пациент, и мой приём будет через полчаса, а я как всегда пришёл пораньше, потому что знаю, как долго могу простоять перед дверью диспансера. Вторая сигарета отправляется в урну, и мне удаётся переступить порог. Дальше всё просто. По лестнице на второй этаж и направо.

Не без дрожи в руках я открываю дверь в кабинет психиатра. Он важно смотрит на меня сквозь толстые линзы очков в старой пластиковой оправе и говорит: ну, здравствуй, Андрей, раз ты пришёл, дела у тебя не очень?

Я молча киваю и сажусь в кресло напротив него. Всё так же молчу, не знаю, с чего начать, как сказать ему, что я три недели не принимал лекарство, которое он мне прописал, а снова начал пить только тогда, когда вернулись галлюцинации. Я чувствую себя виноватым ребёнком, который долго не учил уроки, и теперь ему приходится признаваться в этом перед родителями.

Он сидит за дешёвым поцарапанным столом в кабинете со старыми обоями и смотрит пристально мне в глаза, словно предварительно сканирует. Он ждёт, когда я начну, даёт мне время на то, чтобы я собрался с мыслями, сказал, что меня беспокоит. Я пытаюсь поймать мысль, но она ускользает и смешивается с сотнями других, маскируясь, скрываясь от меня. Пока я пытаюсь выловить мысль, чтобы сказать хотя бы что-нибудь, психиатр нарушает молчание первым:

– Раз ты пришёл, значит, к тебе вернулись галлюцинации… Скажи мне, ты пил трифтазин? – Он складывает руки на столе и немного подаётся вперёд, впиваясь своим взглядом прямо в душу.

– Да… Нет… Последние пару недель я не пил лекарство… Вчера я снова видел Нику, слышал голоса и снова начал пить… – Маленький ребёнок пытается оправдать свою ложь перед родителями. Он знает, что виноват, он понимает, что ухудшил своё положение, но тем не менее надеется на прощение.

– То есть, ты игнорировал прописанное мной лечение, и это дало свои плоды, и ты снова пришёл ко мне, чтобы я выписал лечение, которое ты, скорее всего, тоже просто будешь игнорировать? – Монотонный голос старика, в меру охрипший. Почти гипнотический эффект, но я уже привык к этому.

– Не знаю… Я не знаю, что делать. Я боюсь, что он снова вернётся. В прошлый раз лекарство его не остановило. – Маленький мальчик сбивчиво оправдывается перед доктором, надеясь, что тот сможет уберечь его от последствий.

– Он с того раза больше не приходил к тебе? Думаю… Прошло столько лет… Твоё подсознание должно было его изжить за это время, как думаешь? Ты чувствуешь его присутствие?

– Я не знаю.

Мне было около восьми лет, второй класс, я возвращался из школы домой. Сегодня было всего три урока, а не четыре как обычно. Весеннее жаркое солнце припекало лицо и вдохновляло на то, чтобы после того, как занесу домой портфель, пойти куда-нибудь на пруд и побросать камни.

Я не очень любил гулять один, но сегодня никто не хотел идти на улицу, задали много уроков, конец четвёртой четверти, родители будут ругаться за плохие оценки. Так что мне пришлось просто занести портфель домой и пойти на речку, пока родителей не было дома, и мне никто не мешал тратить время на себя. Дорога туда была не очень длинная, занимала двадцать минут или около того. Нужно было пройти чуть за жилые дома, там по лесопарку, и вот она – река. Солнце уже припекало, и первые в этом сезоне отдыхающие уже открыли купальный сезон.

Я искал плоские камни, иногда приносил с собой, но всё чаще высматривал на берегу. При большой удаче мне удавалось захватить несколько штук с собой на следующий раз. В этот день мне посчастливилось найти пять. Я взял в руку камешек, гладкий, но местами с небольшими неровностями. Камешек светло-серого цвета отдавал моей ладони всё то тепло, которое только успел вобрать от солнца. Взяв его в правую руку, я встал возле воды, левую ногу вперёд, правую руку отвёл назад, сосредоточился и бросил его. Камешек ушёл под воду, даже ни разу не прыгнув. Слишком острый угол, частая ошибка. Следующий камешек смог прыгнуть один раз, создав небольшие волны на воде, третий смог сделать три прыжка. Недалеко от меня пристроился парнишка с целой горстью таких камушков. Я присмотрелся к его запасам, которые были намного более гладкие и удобные, чем у меня. Он кидал их один за другим, и все они совершали не менее десяти прыжков. Я считал. Как только они у него кончились, он достал ещё несколько из своих бежевых шорт и снова победоносно с уверенным взглядом отправил их прыгать по воде. У меня такого никогда не получалось. Я старался его обыграть, бросал камешки, но после пяти прыжков они уходили под воду. Он смотрел на это, двусмысленно улыбался, снова бросал камешек и с взглядом победителя оборачивался на меня, когда его бросок удавался в целых десять прыжков. Мне становилось обидно, что кто-то появился на этом пляже кроме меня с этими камушками и ещё так умело меня обыгрывает. Это немое соревнование мне не приносило хорошего настроения.

Пока я был у психиатра, погода успела сильно разбушеваться. Ветер старательно пытается затушить огонь на зажигалке, которая должна по задумке создателя поджечь никотиновую палочку. Я стою уже минут десять и пытаюсь прикурить, и всё безуспешно. Несмотря на то, что от трифтазина я вообще туго испытываю эмоции, я начинаю злиться. На короткий промежуток времени, именуемый удачей, ветер сбавляет свой напор и зажигалка поджигает сигарету, прежде чем ветер сделает своё подлое дело. Канцерогенный дым заполняет мою грудную клетку, слабое головокружение в сочетании с лёгкой эйфорией делает меня немного счастливее, чем я был пять минут назад. Я всё ещё не ухожу от этого здания, полного историй психических расстройств. Люди заходят и выходят, почти всегда это нездоровые люди. Те, у кого всё хорошо с головой, сюда не приходят, им это просто не нужно, они и так счастливы. Раскрывается старая деревянная дверь с присущим ей скрипом, и через порог наружу делает шаг бабушка. Очевидно, что больная, была бы здоровая, ей бы не приходилось сюда заходить, чтобы выйти отсюда на моих глазах.