Александр Мишкин - Anamnesis. Том 2

– Увы, мой совет может свестись лишь к двум правилам. Потому, как я не диетолог и большой циник, – развёл я руками.

Уже открыв дверь, дама с интересом обернулась:

– Так скажите же, доктор! Что за правила?

– Простейшая физиология: чтобы похудеть, надо меньше есть и больше какать. Следующий! – через плечо оторопевшей дурочки крикнул я в коридор.

Вместо следующего, в кабинет вплыла Мария Глебовна:

– Всё, доктор. Больше нет никого!

Дождавшись, пока осчастливленная новым знанием пациентка выйдет на улицу, я торжественно заявил:

– Любого, осмелившегося разбудить меня раньше восьми ноль – ноль утра, заранее объявляю личным врагом!

Акушерка улыбнулась:

– Идите отдыхать, Пал Палыч! Умотались вы за сегодня.

– Да уж… Вы тоже отдохните, Мария Глебовна. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Водные процедуры прошли уже в полусне. Почти не открывая глаз, будто заправский лунатик, я прошествовал из душа в свою палату… пардон, квартиру! И упал на баронову кровать. Сознание тут же отключилось.

Проснулся я от странного чувства. Если попытаться его сформулировать, то получилось бы что-то вроде «еслиянемедленнонепроснусьтопропущунечтооченьважное». Сон улетучился сразу.

Рывком я сел в постели. В комнате был кто-то ещё.

– Я поняла, что не могу не прийти! – голосом Али сказал светлый силуэт у двери.

– Ты пришла, когда я понял, что не могу без тебя, – неслышно прошептал я. Даже не удивившись.

Она услышала:

– Я с первой минуты знала, что так будет. Как только открыла глаза здесь, в больнице. Ещё не видя тебя.

– А я – знал всегда. Я видел тебя раньше много раз. Во сне.

По интонации Алиного молчания я понял, что она улыбается:

– Ты странный, Паша.

– Ты тоже. Кто ты, Алька?

Бледный силуэт у двери пожал плечами:

– Я и сама не знаю, кто я. Забыл?

Я встал и подошёл к ней. Совершенно не стесняясь собственной наготы.

Аля сбросила с плеч казённую простынку и положила руки на мои плечи:

– Ты веришь в судьбу?

– Я верю в нас.

– Как это?

– Знаешь легенду о том, как давным – давно Бог разделил людей на половинки?

– Расскажи! – попросила она.

– Когда-то не было мужчин и женщин. Были просто люди. И однажды Бог решил разделить их на половинки. Каждого. А потом взял, да и перемешал всех. Так люди разделились на мужчин и женщин. И с тех пор ходят они по миру, ищут свои половинки. Очень немногие находят, – я уткнулся губами в тёплые волосы и закончил, – Мне повезло: я нашёл.

– Мне тоже, – прошептала она и прижалась ко мне.

– Я ждал, что ты придёшь. И боялся этого, – признался я.

– Почему – боялся?

– Ты – Мечта. А когда мечты сбываются, они перестают быть мечтами.

– Я уже сбылась?

– Да.

– И перестала быть мечтой?

– Нет.

– Так чего же ты боишься? – в темноте её улыбка светилась.

– Теперь – ничего.

– Давай сбудем ещё одну мечту? – предложила Аля.

– Давай. А какую?

Вместо ответа она надолго прильнула к моим губам своими. Оторвавшись, взяла меня за руку и потянула к бароновой кровати:

– Эту.

Ночь вместе с нами неслась сквозь время. По стенам плясали тени, жалко передразнивая нас. Мир сузился до размеров бывшей палаты №6, ныне – моей казённой квартиры. В которую ко мне и явилась моя Мечта.

Она улыбнулась и откинулась на подушки:

– Я и не подозревала, как это чудесно!

– Тебе не было больно? Поначалу?

– Нет. Мне было хорошо. Просто волшебно.

– Ты – не просто Мечта. Ты – Сказка. Так не бывает.

– Так – есть, – Аля тихо засмеялась, – У тебя вид невероятно довольный. Как у кота, который сметаны наелся. Я так и буду тебя звать – Кот.

И потянулась всем телом.

– На себя посмотри: вылитая кошка. А я буду звать тебя Кошкой. Вернее – Котёнком. По обстоятельствам.

Она крепко обняла меня, прижавшись всем телом. Будто прощаясь.

– Я люблю тебя, Кот!

– Я люблю тебя, Кошка!

Ночь отступала и возвращалась вновь. То наполняясь бессвязным шёпотом губ, ищущих в темноте друг друга, то вновь наслаждаясь звенящей тишиной. Нарушаемой лишь нашим дыханием, да сверчками за окном.

– Интересно, который час?

– Счастливые часов не наблюдают. Зачем тебе время сейчас, Кошка?

– У меня странное чувство… Кот. Будто время остановилось, но в то же время – летит с бешеной скоростью. Понимаешь?

Я прислушался к себе:

– Понимаю. Ты права, Алька.

– Помнишь, я сказала, что с тобой не страшно время?

– Помню. Что это значит?

– Когда тебе очень хорошо, всегда есть страх, что это скоро закончится. Или не скоро, но – закончится. А с тобой мне не страшно.

– Всё когда-то кончается, Котёнок, – я нагнулся и поцеловал её.

– Знаю. Но не боюсь.

– Умница. Я с тобой. Мы – вместе. Это главное.

– Кажется, я счастлива, Кот!

– А без «кажется»?

– Счастлива.

– Я тоже, Кошка. Тобой счастлив.

Темнота робко таилась в углах, загнанная туда светом Алиной улыбки. Определённо, в комнате стало светлее. И далёкий рассвет тут был ни при чём.

– За твою улыбку можно отдать всё! – сообщил я ей.

– Правда? А мне ничего и не нужно. Только тебя.

– Уже.

– Что «уже»?

– Я и так уже твой. От макушки до пяток. С потрохами.

Аля засмеялась и села в постели, критически оглядывая меня:

– Должна сказать, что моё приобретение мне нравится. Даже очень.

– А ты?

– Что?

– Ты – моя? Или мне кажется?

– Не кажется, Кот. Твоя.

– Так иди ко мне…

Она легко соскочила с постели, потянулась и подошла к часам. Я наслаждался чудесным видом. Не часов, разумеется.

– Если верить этим часам, сейчас уже шесть утра.

– Не верь. На них всегда шесть часов. Стоят они.

– Жаль. А почему?

– Механизма нет.

– Жаль… – повторила Аля с неподдельным сожалением, – Такие красивые.

Она открыла дверцу корпуса и тронула маятник пальцем. Тот с готовностью принялся раскачиваться на своём гвозде. Аля закрыла часы, отошла на шаг назад и удовлетворённо констатировала:

– Так-то лучше!

И вернулась ко мне.

Солнце полоснуло по закрытым глазам. Я вскочил и огляделся. Комната была пуста. Постель тоже.

– Неужели приснилось? Не может быть! – пробормотал я, старательно осматривая простыни.

Ничего, ровным счётом ничего не напоминало о ночном происшествии! Да и я чувствовал себя отлично выспавшимся, чего по определению не могло быть, если…

Если бы всё было на самом деле!

Тяжело вздохнув, я принялся одеваться. Натягивая футболку, я вдруг понял, что в комнате поселился какой-то посторонний звук. Тихий, ритмичный и совершенно невозможный!

Выпростав голову из воротника, я тупо уставился на реликтовые часы. Они тикали. В полной гармонии с раскачиванием тяжёлого бронзового маятника.

– Чур меня, чур! – на всякий случай пробормотал я.