Александр Мишкин - Anamnesis. Том 2

Часы на моё заявление никак не отреагировали и упрямо продолжали тикать. Я подошёл поближе и открыл корпус. Маятник раскачивался на своём гвозде вопреки всем известным и неизвестным мне законам физики. А стрелки показывали реальное время: 8—15.

– Опупеть! – констатировал я и ущипнул себя за живот. Больно!

Простояв в полном отупении перед часами минут пять и окончательно убедившись в том, что они не собирются останавливаться, я побрёл на водные процедуры. Справедливо рассудив, что умывшись, смогу оценить невероятную действительность более трезво.

В коридоре я нос к носу столкнулся с Алей. Она со страшно деловым видом неслась куда-то со шваброй наперевес.

– Доброе утро, доктор! – улыбаясь, поприветствовала меня девушка, пробегая мимо.

– Доброе… – машинально пробормотал я и тут же опомнился, – Аля!

– Да, Пал Палыч? – остановившись, она обернулась ко мне. Зелёные глаза смеялись.

– Аля, э-э, скажите… – замялся я, пытаясь сформулировать мучавший меня вопрос. Девушка терпеливо ждала.

– Аля, это было? – ляпнул я, наконец.

Она подошла ко мне вплотную и очень серьёзно ответила:

– Нет, Кот. Это – есть!

Легко провела горячей ладошкой по моей щеке и убежала.

– Нет, ребята, пулемёт я вам не дам! – заявил нам главврач после недолгих раздумий.

– Какой пулемёт? – ошалело переспросила Клавдия Петровна.

– Ручной, дисковый, – объяснил я ей, – Фильм такой есть: «Белое солнце пустыни». Это оттуда.

– Точно! – подтвердило начальство.

– Александр Иваныч, так за державу ж обидно! Нам в самом деле нужно это оборудование. Поверьте, я три недели уже в Кобельках, и за это время было восемнадцать, вы только вдумайтесь, – восемнадцать случаев, требующих интенсивной терапии! Из них – одна клиническая смерть. И ещё в шести случаях события могли развиваться по другому, печальному сценарию! – я перевёл дух и грустно закончил, – А у нас нет даже банального дефибриллятора, не говоря уж об ИВЛ, интубационных наборах и мониторах.

– Да-да, Александр Иваныч, – встряла в разговор фельдшерица, – Пал Палычу даже пришлось дефибриллятор из ложек делать!

Я ткнул её пальцем в бок, но было поздно.

– Из чего делать? – брови начальства недоумённо вздыбились, отчего гигантский колпак подпрыгнул почти до потолка.

– Из ложек! – пискнула Клавдия Петровна и спряталась за меня.

– Эт-то как? – поперхнулся главный.

Я вздохнул и объяснил. Повисла напряжённая тишина.

После долгой паузы начальство, наконец, отмерло и осведомилось:

– И помогло?

Я пожал плечами:

– Пациентка выжила.

Александр Иваныч выбрался из своего логова, подошёл вплотную ко мне. И принялся таращиться на меня снизу вверх, отчего мне тут же захотелось присесть на корточки.

Налюбовавшись вдоволь, начальство изрекло:

– А знаете что, Пал Палыч? Пожалуй, я выпишу вам всё, что вы просите. Иначе, неровён час, в следующий раз вы надумаете ИВЛ из какого-нибудь трактора соорудить. А в разгар уборочной страды нам этого не простят. В райком затаскают.

Я расплылся в улыбке:

– Спасибо, Александр Иваныч!

– Не за что! – буркнул главный и вальяжно прошествовал за свой стол.

Уселся, подтянул к себе мою заявку и поставил на неё размашистую визу:

– Возьмите, отдадите главной сестре, она вам всё выдаст. Удачи!

Мы с Клавдией Петровной попрощались и направились к выходу.

– Пал Палыч! – окликнул меня главный, когда я уже взялся за ручку двери.

Я обернулся.

– А вы молодец. Надо же – дефибриллятор из ложек! Это ж фантастика просто!

– Фантастика, конечно, – согласился я, – Вот только автора не помню. То ли Кларк, то ли Стругацкие.

И, не дожидаясь, пока озадаченное начальство придёт в себя, выскочил за дверь. Мало ли, вдруг ещё передумает.

Мы уже почти загрузили «УАЗик» отвоёванным оборудованием, когда в больничный двор въехал знакомый милицейский «воронок».

– Здравия желаю, лейтенант! – поприветствовал я выпрыгнувшего из машины Семёна Михалыча.

– Здорово, Палыч! – он крепко пожал мне руку, – Клавдия Петровна, я вашего доктора заберу?

– А что он натворил? – из салона высунулась озабоченная фельдшерица.

Кешка тоже выкарабкался из кучи коробок и молча уставился на нас.

– Пока ничего. Я для профилактики, – рассмеялся лейтенант.

– Ну, тогда забирайте! – великодушно разрешила Клавдия Петровна.

Я вопросительно поглядел на Семёна:

– Случилось что-то?

– Случилось. Новая покойница. Пятнадцатая.

– Шестнадцатая, – поправил я его.

Лейтенант недоумённо посмотрел на меня. Я пояснил:

– Об одной ты не знаешь.

– А тебе-то откуда известно? – Семён озадачился ещё больше.

– Известно. Аля сказала.

После недолгой паузы, в течение которой участковый беззвучно открывал и закрывал рот, он опомнился:

– Ладно, потом расскажешь в подробностях. А сейчас пошли: совет держать будем. С Абрамом Мееровичем.

– А это кто?

– Вот и познакомитесь. Мудрейший человек! Ты своих-то отпусти, я тебя потом сам отвезу.

Я раздал ценные указания персоналу и, вслед за участковым направился к приземистому одноэтажному зданию, притаившемуся в самом дальнем углу больничного двора.

«Мудрейший человек» оказался старым патологоанатомом.

– Зравствуйте, Пал Палыч, рад вас видеть! Наслышан, наслышан уже о вас! Давно хотел повидаться, да всё как-то оказии не было.

Старичок был необычайно бодр и свеж для своих лет. Которых, по моим скромным прикидкам, ему набежало очень даже немало.

– Рад познакомиться, Абрам Меерович! – я осторожно пожал сухонькую ладонь и с немалым удивлением ощутил весьма крепкое ответное пожатие.

– Коньячку? – Абрам Меерович скорее констатировал, чем спрашивал.

– Я за рулём, – с заметным сожалением открестился лейтенант, – Это вы уж с Палычем как-нибудь.

– Можно и коньячку, – пожал я плечами.

– Тогда милости прошу за стол! – старик провёл нас в свой кабинет, невесть откуда извлёк бутылку и ловко разлил в две стопочки коричневую жидкость.

Терпеливо дождавшись, пока мы осушим стопки, Семён начал военный совет:

– Палыч, ты пока не в курсе. Сегодня утром в Антоновке обнаружили ещё одно тело. Покойница тоже была беременна.

– Причина смерти? – поинтересовался я.

– В том-то и дело, что выбивается из прежнего сценария. Самоубийство. Если точнее, то – повешение…

– Позволю себе не согласиться, милейший Семён Михайлович! – перебил его патологоанатом, старательно разливая очередную порцию коньяка.

Мы вопросительно уставились на него.

– Это – не самоубийство! – торжественно заявил Абрам Меерович.