В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Что с тобой, Курт? — тревожно спросила Гунда. — Не заболел ли ты вдруг? Ты побледнел, дрожишь, не лихорадит ли тебя?

— Да, у меня лихорадка. Ах, боюсь, что от этой лихорадки ни один врач не избавит меня.

— Спаси Бог, — проговорила испуганная молодая женщина. — Вернемся в замок. Тебе, может быть, станет лучше, когда ты согреешься у камина. Эти чудные осенние дни бывают очень опасны. — Она не думала сказать так верно.

Курт кивнул головой в знак согласия. Да, эти осенние дни очень опасны.

Молодая, прелестная девушка с свежими, розовыми щечками, пышным алым ротиком, с выражением любви и невинности в глазах, конечно, прекрасна и желанна, и странник, встретив этот цветок на своем пути, несомненно, испытает искушение остановиться перед ним и упиться его ароматом. Но женщина, прелести которой достигли полного расцвета, в глазах которой горит сознательная страсть, в движениях которой отражаются уже испытанные блаженства, которая уже познала все тайны любви, такая женщина не напоминает нежного весеннего цветка. Это кубок, наполненный золотистым искрящимся вином, огненную страсть которого мы поглощаем с жадностью до потери сознания. Такая-то женщина появилась теперь перед Гундой и Редвицем.

Гунда окликнула отца, показавшегося на дороге с пучком полевых цветов в руках. Она сообщила ему о болезни мужа, но Зонненкамп успокоил ее, приписывая этот припадок пережитым волнениям, которые не могли пройти бесследно.

Все вернулись в замок, и здесь Курту стало немного лучше. Весь остальной день он провел с женой и тестем. Унылый, с опущенной головой, углубленный в себя, хотя Курт и старался всеми силами быть с Гундой ласковым, приветливым и внимательным, но… Обедали все вместе в несколько приподнятом настроении духа. После обеда кофе подали в библиотеку, где Зонненкамп и Курт, закурив сигары, беседовали о разностях до самого вечера. За ужином Курт предупредил жену, что ночью пойдет на охоту и уговаривал ее не беспокоиться, потому что рано утром он будет уже дома. Кроме того, он предполагал сделать обход замка, потому что господин Кольбе, выгнанный с таким позором, был человеком очень мстительным, и последнее время Курт стал побаиваться, как бы он не поджег их.

— Я пойду с тобой, — поспешил предложить Зонненкамп, — и хотя, конечно, не пожертвую охоте всю ночь, но все-таки до полуночи составлю тебе компанию.

Курт ничего не ответил. Намерение тестя сопровождать его на охоту, по-видимому, не особенно порадовало его. Тем не менее около восьми часов тесть и зять, в охотничьих костюмах, вышли на дорогу. Курт был страшно взволнован, прощаясь с женой. Он прижал ее к себе; сначала поцеловал ее в лоб и глаза, потом в губы. При этом предательская слеза скатилась на щеку Гунды. Казалось, он прощался с ней не перед прогулкой на охоту, а перед разлукой на целую жизнь. Но Гунда приняла слезу, упавшую на ее щеку, за драгоценную жемчужину раскаяния. Она думала, что эта слеза выражает немую мольбу, горькое сознание всего горя, которое он причинил ей за последнее время. Она была так рада простить ему и забыть все, навсегда.

Зонненкамп с Куртом шли безмолвным лесом. Было не холодно, но сыро. Чудный день сменился неприятным вечером. Около девяти часов оба охотника подошли к шалашу и заняли его, чтобы отсюда следить за дичью и, если удастся, убить хорошую дикую косулю. Поднялся сильный ветер. Охотники были засыпаны еловыми иглами. В такую непогоду, сопровождаемую мелким дождем, дичь не особенно охотно оставляет свои гнезда, и охотники тщетно прождали больше часа, не подстрелив ничего. Курт фон Редвиц вынул часы и, с беспокойством посмотрев на них, обратился к тестю:

— Отец, было бы недурно, если бы один из нас вернулся в замок. Мысль о Кольбе и о поджоге не выходит у меня из головы, а Гунда дома совсем одна. Я никогда не прощу себе, что мы оба ушли, если с ней случится что-нибудь в наше отсутствие.

— Ты, может быть, прав, мой друг, — ответил Зонненкамп спокойно, — а так как сегодня мало надежды на охоту, то мы сделаем лучше, если оба вернемся домой.

Но это было совсем не на руку Курту. Он объяснил тестю, что ему из-за управляющего придется пробыть еще некоторое время в лесу, так как этот негодяй способен учинить лесной пожар, который принесет огромные убытки.

Зонненкамп закинул ружье за плечо, дружески пожал руку зятю, советуя быть настороже и в случае столкновения с господином Кольбе держаться с ним с величайшей осмотрительностью. Затем он вышел из шалаша и углубился в лес.

Курт еще с четверть часа просидел в шалаше, прижимая к холодному дулу ружья свой пылающий лоб; он закрыл глаза, и только глубокие вздохи, временами вырывавшиеся из его груди, доказывали, что он не спит. Вдруг он вскочил на ноги и осторожно, оглядываясь, вышел из шалаша, а затем стремительно бросился в самую чащу леса. Курт фон Редвиц шел к Волчьей яме. Волчья яма имела полное право носить такое название. Не далее как сорок или пятьдесят лет назад леса, входившие во владения баронов фон Редвиц, кишели этими животными, и даже теперь их водилось довольно много; но они появлялись большею частью только зимой и тогда, выгнанные голодом из своих логовищ, приближались почти к самому замку.

Мрачное воспоминание было связано с Волчьей ямой. В одну ужасную зимнюю ночь здесь отправила себя на тот свет несчастная мать с пятью детьми, жена богатого крестьянина из деревни Редвиц. Она принадлежала к зажиточной крестьянской семье. Ее против воли отдали замуж за богатого вдовца, тогда как она любила молодого рабочего, служившего у ее отца; но он был бедняк, и она не смела проситься замуж за него, потому что крестьяне, больше чем кто-либо, держатся правила, что деньги к деньгам стремятся.

Таким образом, эта женщина должна была влачить при нелюбимом муже грустную жизнь, полную страданий и лишений. За четыре года она сделалась матерью пятерых детей.

Богатый крестьянин был известен как жестокий скряга. Он не только дурно обращался с женой, но и лишал ее самого необходимого. Так как при пятерых детях хозяйственные расходы, конечно, значительно росли, то он целыми днями ругался, и несчастная жена должна была брать с бою буквально каждый кусок.

Наконец, доведенная до отчаяния, она, воспользовавшись крепким сном мужа, забрала детей и в морозную зимнюю ночь отправилась в лес. Все дальше и дальше углублялась она, пока не дошла до Волчьей ямы. Тут она остановилась и привязала к себе детей. Бедные малютки не противились: видя от своей матери всегда только любовь и ласку и зная, что она не сделает им ничего дурного, они послушно пошли за ней — в объятия смерти. В припадке безумия она бросилась в Волчью яму, и голодные животные растерзали нежные тельца, оставив только обрывки их одежды, по которым впоследствии узнали, какой ужасной смертью покончила с собой вся семья.