Уилбур Смит - Время умирать

И наконец услышали — где-то поблизости нарастал низкий гул, как если бы далеко отсюда шла летняя гроза, гортанный звук, который издает слон, когда он сыт и доволен. Этот звук, хоть и не очень громкий, разносится на многие мили, но Шон знал, что слон не больше чем в ста ярдах от них. Он взял Рикардо за руку и осторожно потянул его к себе.

— Надо смотреть, откуда дует ветер, — прошептал он, и тут послышался плеск и бульканье воды, которую слон втягивал хоботом и разбрызгивал себе на спину и плечи, спасаясь от жары. На мгновение они увидели черный кончик хобота, показавшийся над верхушками стеблей папируса.

От возбуждения горло Шона сжалось и пересохло.

— Назад! — раздался его хриплый шепот.

Он сделал предостерегающий жест Матату. Тот мгновенно повиновался, и они отступили, осторожно пятясь. Шон вел Рикардо за руку. Стоило им оказаться под защитой густых зарослей, как Рикардо яростно прошептал:

— Какого черта, мы же были так близко!

— Слишком близко, — сурово ответил Шон. — Среди папируса нет шансов на меткий выстрел. А если бы ветер изменился хоть на пару градусов, то все бы пропало. Пусть он сначала доберется до следующего острова.

Он ускорил шаг, уводя за собой Рикардо; они остановились под раскидистыми ветвями высокой смоковницы.

— Надо осмотреться, — скомандовал Шон. Они прислонили винтовки к стволу дерева, и Шон подсадил Рикардо на нижнюю ветку, а потом полез вслед за ним.

Почти на самой макушке они устроились в безопасной развилке; Шон придерживал Рикардо за плечо, пока оба всматривались в рощи папируса, оставшиеся далеко внизу.

Они увидели его сразу. Спина Тукутелы возвышалась над лесом тростника, мокрая кожа казалась угольно-черной. Под жесткой складчатой шкурой проступал кривой позвоночник. Он стоял к ним задом, лениво похлопывая огромными ушами. Их края были покрыты рубцами и кое-где порваны, более нежная кожа за ушами бугрилась от узловатых, перекрученных вен, напоминавших клубки змей.

Четыре белоснежные цапли восседали на его спине, рядком примостившись на позвоночнике. Их оперение и желтые клювы сверкали на солнце, сгорбившись, они зорко посматривали вокруг — зоркие часовые, которые предупредили бы старого слона о малейшей опасности.

Пока Тукутела находился в воде, к нему невозможно было подобраться, а три сотни ярдов — слишком большое расстояние для удачного выстрела. Им оставалось только наблюдать с вершины дерева, как слон медленно и величественно следует к ближайшему острову.

Дойдя до самого глубокого места, Тукутела погрузился в воду почти целиком; над поверхностью остался только хобот, который извивался и сворачивался в кольца, как морская змея. Потом слон вновь показался на дальнем конце протока, вода с шумом стекала с его гигантских темных боков.

Рикардо и Шон чувствовали, стоя на ветке смоковницы, что это пик их охотничьей карьеры. Никогда больше не будет такого слона. Никто больше не сможет похвастаться даже тем, что видел такого зверя. Тукутела принадлежал им. Казалось, они всю жизнь ждали этой минуты. Охотничий инстинкт подчинил себе все прочие чувства, как будто поблекло и выцвело все, что занимало их прежде. В этом было что-то древнее, поднявшееся вдруг из сокровенных глубин души и заворожившее их, как других завораживает гениальная музыка.

Старый слон поднял голову и оглянулся; на мгновение сверкнули его испещренные пятнами бивни, и они невольно вздрогнули при виде этих длинных, правильно изогнутых пик, как если бы перед ними было творение Микеланджело или тело прекрасной женщины. В эту минуту ничего другого для них не существовало. Они понимали друг друга без слов; чувство товарищеского плеча и общая страсть связали их прочнее обычной дружбы.

— Как же он красив! — прошептал Рикардо. Шон не ответил — сказать было нечего. Они смотрели, как старый слон шествовал к острову. Его огромное тело показалось над водой, затем он выбрался на низкий берег и постоял там, влажно отблескивая на солнце, — видно было, какой он высокий и худой. Затем слон вступил под деревья, и буйно разросшиеся кусты поглотили его. Потревоженные цапли поднялись с его спины, как белоснежные клочки бумаги, подхваченные вихрем. Шон похлопал Рикардо по плечу, и тот встрепенулся, как после долгого сна.

— Мы переправимся на каноэ, — прошептал Шон и послал Пумулу за лодкой.

Они скорчились на дне ветхой жокорро, стараясь не высовывать голову над бортами, и продвигались по длинному болотному протоку, цепляясь за стебли папируса. Беззвучно они скользили сквозь заросли тростника; легкий бриз дул в одном направлении. Шон чувствовал обнаженными плечами каждое его дуновение.

Показался берег; Шон помог Рикардо выбраться из каноэ, и они затащили лодку на отмель, стараясь производить как можно меньше шума.

— Проверь винтовку, — шепнул Шон. Рикардо отвел затвор «ригби». Патрон сверкнул медью на солнце. Шон одобрительно кивнул, и Рикардо молча вернул затвор на место. Они двинулись вперед.

Им пришлось идти гуськом по тропе, которую только что протоптал слон. С обеих сторон их обступали непроходимые кусты. Матату вел их почти бегом; затем они остановились и замерли, прислушиваясь.

Внезапно раздался оглушительный треск из кустов впереди, ветви деревьев закачались и затряслись. Рикардо вскинул «ригби», но Шон удержал его, схватив за плечо и заставив опустить винтовку дулом вниз.

Они оцепенели, уставившись вперед, слушая сквозь гулкие удары сердец, как пасется слон. Всего в тридцати шагах от них он обдирал кору с ветвей, ритмично двигая ушами взад и вперед и довольно урча, но им отсюда было не видно ни клочка его серой шкуры.

Шон все еще держал Рикардо за руку; потом опять потянул его за собой. Шаг за шагом они продвигались сквозь зеленую гущу листьев, лиан и свисающих ветвей. Сделав десяток шагов, Шон остановился. Он подтолкнул Рикардо вперед и через его плечо указал на что-то.

Несколько долгих мгновений Рикардо не мог ничего различить среди спутанных ветвей и неразберихи тени и света. Потом слон снова захлопал ушами, и Рикардо увидел его глаз сквозь отверстие в сплошной стене зелени. Это был маленький слезящийся глаз, затянутый от старости матовой голубоватой пленкой. Слезы непрерывно сочились из него на морщинистую щеку, придавая слону мудрый и бесконечно скорбный вид.

Эта скорбь заразила Рикардо, она накатила на него черной волной, тяжелым грузом легла на его сердце, превращая страсть охотника в пронзительную печаль об этой жизни, которая вот-вот должна кончиться. Он чувствовал, что просто не в состоянии поднять винтовку.

Слон моргнул; густые и длинные ресницы окаймляли его глаз, и казалось, что этот глаз смотрел на Рикардо в упор, проникая в глубины его души и скорбя о нем, как сам он скорбел о старом слоне. Рикардо не осознавал, что темный недуг в его мозгу вновь искажал и коверкал реальность, он знал лишь, что эта печаль невыносима, как черное забытье смерти. Он почувствовал, как Шон слегка хлопнул его между лопаток, скрывая от слона даже это едва заметное движение. Это был настойчивый сигнал, приказание стрелять, но Рикардо как будто покинул свое тело и парил над ним, глядя вниз на самого себя, глядя одновременно на человека и на зверя, несущих в себе смерть и окруженных смертью, и трагичность того, что он видел, поглощала его, парализуя волю и не давая двигаться.