Андрей Бондаренко - Седое золото

В зале поднялся лёгкий шум, сопровождаемый негромкими смешками.

Ведущий собрания успокаивающе помахал ладонью свободной руки, в аудитории установилась относительная тишина.

— И это он совершил в канун годовщины Великого Октября! Впрочем, я к Матвею всегда с недоверием относился. Взять хотя бы его прозвище. Нет, я ничего против студенческих прозвищ не имею, традиции — дело святое. Но, что это за прозвище такое — «Ротмистр»? Контрреволюция натуральная получается! Предлагаю — из комсомола Матвея исключить! И поставить вопрос перед вышестоящими инстанциями об его выдворении из нашего института, со всеми вытекающими последствиями!

Тишина ещё набрала силы, только было слышно, как Кусков декламирует вполголоса:

— Пошлите же за пивом — денщика! Молю вас, о прекрасные гусары! А почему — вы в синих галифе? И для чего вам эти злые лица?

Раздался откровенный смех, восхищённый свист со всех сторон прорезал тишину.

Бочкин поднялся с места и направился прямо к лекторской трибуне, на ходу извлекая из кармана свою волшебную корочку. Подошёл к «Кошевому», продемонстрировал удостоверение в открытом виде, прошептал комсомольскому лидеру что-то на ухо.

Над аудиторией повисла уже полнейшая тишина, на сей раз — кладбищенская.

Бочкин проследовал к Кускову, повторил свои манипуляции. Тот посмотрел на особиста удивлённо и растерянно, но без видимого страха.

— Эй, Матвей! — подал Вырвиглаз свою реплику, руками замахал.

Кусков посмотрел в нужную сторону, узнал профессора, сразу успокоился.

— Прошу продолжать, товарищи! — очень веско предложил Бочкин. — Надеюсь, что у комсомольцев найдутся и другие, не менее важные вопросы для обсуждения!

Взяв Матвея под ручку, уверенно двинулся к выходу.

Все вместе вышли в коридор, Бочкин тут же себя с Кусковым наручниками ловко соединил.

— Приветствую вас, уважаемый Владимир Ильич! — вежливо поздоровался новоявленный Ротмистр. — Не объясните ли, что всё это значит?

— После, Матвеюшка, после, — чуть смущённо ответил ему профессор, — Ты с товарищем поезжай, а я вечерком подъеду, всё тебе объясню. Архиважное дело предстоит, архиважное…

Надо Кускову отдать должное: не стал кочевряжиться и права качать, — головой спокойно кивнул да и пошёл к выходу, Бочкина за собой таща.

— Тот ещё типаж, — прокомментировал Вырвиглаз довольно. — Выпивает только иногда без меры. Но кто нынче без греха?

К кабинету ректора подошли в назначенное время, а там уже ждут: Курчавый, Кузнецов и мужичок с ними, по виду — типичный завхоз.

— Всё нормально? — поинтересовался Курчавый. — Тогда пошли смотреть на чудо аглицкое.

По многочисленным коридорам вышли во внутренний двор. В дальнем углу — дверь массивная, железная, двустворчатая. Около двери застыл часовой с винтовкой, в военной шинели, на голове — будёновка. Больше ни души вокруг не было, только около мусорных бачков копошилась старенькая уборщица.

— Это что ещё такое? — нахмурился капитан.

— Это — баба Дуся, — смущённо пояснил завхоз. — Она на голову больна немного. Сумасшедшая то есть, полностью. Но любят её студенты, не выгонять же.

— Ходют тут всякие, гадют! У-у, суки! Всех убью! — громко выдала баба Дуся, не отрываясь от своего занятия.

Курчавый только рукой неопределённо махнул.

Подошли. Капитан часовому показал своё удостоверение, тот тут же проникся, отошёл в сторонку, козырнув предварительно. Завхоз нашёл нужный ключ, повозился с замком пару минут, отомкнул. С помощью Ника распахнул створки ворот. Скрип металлический раздался — мама не горюй, голуби шумно от мусорных бачков шарахнулись, закружили испуганно над головами.

За дверьми обнаружился просторный гараж, около входа — здоровенный картонный «ящик»: три на три и на три метра.

— Это только сверху картон, — пояснил завхоз. — А под ним доски, я гвоздиком ковырнул, на всякий случай. Ничего?

— Ничего, — милостиво кивнул Курчавый. — Вскрывать всё равно будем. В таком виде его на базу доставлять нельзя — внимание нездоровое можно привлечь. Возможно, разобрать придётся и перевозить по частям. Как, Никита Андреевич, справимся?

Не успел Ник ничего ответить…

Полыхнуло вдруг в гараже, жаром пахнуло так, что уши в трубочку свернулись!

Это бабушка-уборщица, божий одуванчик, подошла тихонько, пока все пялились на картонный контейнер, да и метнула в гараж нечто. Судя по всему, обычный «коктейль Молотова».

Ник от неожиданности присел на корточки, закрыл руками голову, отвернулся от жаркого пламени. Что дальше делать?

Секунд через пять опомнился, в сторону отбежал, осмотрелся.

Вон Кузнецов свой потрёпанный саквояж раскрыл, достал большую ракетницу, вверх направил.

Хлоп, хлоп, хлоп — три красные ракеты улетели в небо.

Кузнецов ракетницу в сторону отбросил, выхватил браунинг из наплечной кобуры и побежал куда-то, за ним — красноармеец с винтовкой наперевес.

«Ага, — смекнул Ник. — Это они за старушкой-диверсанткой припустили».

Тут ему на глаза попался водопроводный кран: торчит, родимый, в пяти метрах из кирпичной стены, рядом ведро валяется помятое.

Подбежал, только ведро в руки взял — пожар-то надо тушить! — выстрелы раздались хлёсткие, лупит кто-то шустрый — один выстрел за другим.

Ник, так ведра из рук не выпустив, кинулся к мусорным бачкам — укрытие всё же какое-никакое, затаился.

Прекратились выстрелы, вместо них сверху грохот раздался, как будто кто-то кувалдой бил по металлическому листу.

Выглянул Ник осторожно из-за бачка — человек бежал по крыше. В чёрном кожаном плаще, в шляпе широкополой, только со спины его Ник и рассмотрел. Через несколько секунд нырнул человек в открытый люк мансардный и пропал.

Блин! Был бы пистолет — запросто срезал мерзавца, метров семьдесят всего-то и было до него!

Взгляд вниз перевёл — три фигуры в отдалении застыли на земле.

Подбежал к первой: часовой давешний лежал на спине, будёновка в сторону отлетела, синие глаза неподвижно смотрели в небо, шинель на груди, с левой стороны, потемнела.

В пяти шагах от красноармейца Кузнецов прикорнул, лицом вниз. Перевернул его Ник осторожно: та же история, прямо в сердце прилетела пуля.

К телу уборщицы подошёл — лучше бы не подходил: несколько пуль попали ей прямо в лицо, месиво получилось сплошное, кровавое.

Бросился Ник обратно — как там капитан с профессором?

Курчавый стоял на том же месте, где его вспышка в гараже застигла, отвернулся только от жара пламени. Стоял — словно заморозили его, неотрывно смотрел в землю.

— Что ж ты, Пётр Петрович? — заорал Ник, дёргая капитана за рукав. — Будь у меня пистолет, достал бы я того гада! Всех он убил, и Кузнецова, и часового, и старуху! Чего стоишь-то? Делать-то чего?